Чужой. Воскрешение

В этот миг телепатическая связь просочилась, тронула ее разум, нашептывая о генетической общности, которую невозможно было отрицать. И в ней нашлось всё: ее тяга к влажному теплу яслей, сила и поддержка себе подобных. Лишь миг назад она страдала от одиночества индивидуальности, но теперь ей дали шанс – снова – воссоединиться, возрадоваться с ними вместе. Она находилась в яслях. Она могла воссоединиться с воинами и стать королевой, воспитателем для Новорожденного. Вот почему она жила.

Потому что эта человеческая оболочка, эта Рипли была их общей матерью. Первой маткой. Первым воином. И она прожила достаточно, чтобы узнать все, чтобы разделить с ними славу. Рипли была краеугольным камнем улья. Воспитателем в яслях. Основой Новорожденного.

Вот каким был ответ на заданный ею вопрос. Почему? Вот почему.

Глядя в живые карие глаза, отражение ее собственных, Рипли положила руку на череп Новорожденного. Ладонь скользнула по длинной голове, похлопывая по ней, как она когда-то делала с Эми, поглаживая, как когда-то делала с Тритончиком. Это был ее ребенок, такой же, как девочки.

Новорожденный издал тихий мяукающий звук, посмотрел ей в глаза, и Рипли почувствовала, как усиливается, становится глубже телепатическая связь. По сравнению с остальными она была совсем другой, и одновременно похожей. Но на этот раз в ней было что-то еще, что-то несомненно человеческое. Рипли словно соединилась с частью самой себя, с искаженной, злой частью, которая проистекала из ее яростного стремления выжить, из ее упорства и целеустремленности.

Идеальный организм.

Идеальный для?..

А потом она услышала голос, поднявшийся из глубин памяти – памяти, которую ей случайно вернули чужие. Голос Тритончика, каким она услышала его впервые в инкубаторе: «Моя мамочка всегда говорила, что монстров не бывает. Настоящих. Но они есть».

Рипли, на разум которой по-прежнему давила вся мощь телепатического контакта с Новорожденным, содрогнулась от ужасающей чуждости существа, желавшего получить ее преданность.

Новорожденный бездумно повторил слова Тритончика: «Я знал, что ты придешь».

Слышать эту полную любви фразу от подобной карикатуры на живое существо… У Рипли к горлу поднялась тошнота.

А потом она услышала искаженный механический голос Колл: «Почему ты живешь? Как ты это выносишь? Как ты выносишь… себя?»

«У меня нет особенного выбора», – ответила она тогда, веря в свои слова. У нее не было настоящего выбора с того момента, когда она проснулась от криосна не в той части космоса.

Но теперь у нее был выбор. Наконец-то у нее появилась возможность сделать настоящий выбор.

Рипли спросила тогда у Колл, подразумевая людей: «Почему ты беспокоишься об их судьбе?»

Но теперь она задавала себе тот же вопрос. Почему ей не все равно? Что люди для нее сделали, почему ее так волнует их судьба? Может, теперь именно она, Рипли, будет новой уродской моделью…

Рипли обратилась к связи с себе подобными, пытаясь найти, кем и чем она является – чтобы сделать правильный выбор. Она искала силу и безопасность яслей, но ничего не нашла. Вместо них были лишь боль, лишь ужасное ощущение потери. Она ощущала себя пустой. Опустошенной. Так, как она чувствовала с рождения.

И пока Рипли искала телепатическую связь, глубоко внутри она слышала голоса двух девочек, человеческих детей, которые звали ее через года: «Мама! Мамочка!»

Глядя в водянистые, рептилоидные глаза Новорожденного, Рипли с горестным стоном отвела руку. Она сделала выбор.

Она получила ответы на свои вопросы. Они крылись в самих ее генах. Несмотря на соблазны чужих, несмотря на их силу и мощь, чистоту их предназначения, Рипли знала, что ей придется это вынести. Ради спасения человечества. Вот в чем крылось ее предназначение, очищенное, усиленное примесью их генов. Она была Рипли. Всегда была ею, и никогда не сможет стать никем иным. Рипли. Она их уничтожит. Силой.

Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться, Рипли осторожно поднялась. Глядя на Новорожденного, она старалась думать только хорошее о нем и воинах, которые внезапно лишились руководства и пытались понять, что им делать теперь, после смерти королевы.

Когда она встала, Новорожденный отступил на шаг. Рипли же принялась ощупывать нити паутины, которая покрывала стены хранилища от пола до потолка. Найдя более толстые и эластичные пряди, она взглянула на Новорожденного. Получужой наклонил уродливую голову, пытаясь понять смысл ее действий.

Рипли посмотрела вниз, в озеро из крови и отходов, и облизала губы. Из глубин памяти всплыло еще одно воспоминание: котел расплавленного, раскаленного до белизны свинца. Так, ладно… ей доводилось прыгать и в худшие резервуары – но на этот раз подобного не требовалось.

Пропустив пряди вокруг запястий, Рипли подтянулась, как акробат, и принялась карабкаться на стену. Но даже когда она искала, куда поставить ногу, за что взяться, взгляд ее не отрывался от потолка. Все это время Новорожденный с интересом наблюдал за Рипли, но она сохраняла спокойствие, держась за нейтральные мысли.