Чужой среди своих

Ванька единственный из собравшихся в школьной форме и с пионерским галстуком. У его ног тяжёлый, заслуженный квадратный портфель — воистину универсальная и неубиваемая вещь, которую можно использовать как ледянку под задницей и орудие возмездия в школьных драках.

Ещё в нём носят учебники с тетрадями, а закончив школу, передают младшим братьям, родственникам или просто соседям.

Школьная форма и галстук режут даже не глаза, а мозг, назойливо и неуместно напоминая мне о времени, в которое я попал, и о сопутствующих времени вещах, вроде обязательной и крайне догматичной, начётнической[7] коммунистической идеологии. Не то чтобы я вовсе чужд идеям социализма, но эта выхолощенная догматичность, под которую топором подгоняется в том числе и экономика, до дрожи пугает меня[8].

В памяти вдруг всплыли детские фотографии отца, и настроение совершенно испортилось. Сейчас я, выходит так, на добрый десяток лет старше его, о чём напоминает даже советская школьная форма устаревшего образца! Ну то есть в эти года она вполне современная, но… а, хватит об этом думать!

Остальные из моих… друзей (?) уже переоделись, но местная поселковая мода, с обязательными сапогами, штанами плотного сукна и брезентовыми куртками-штормовками, делает их похожими на практикантов ПТУ, отлынивающих от занятий. Всё очень… я бы даже сказал, чересчур практично!

Всё так, будто они вот прямо сейчас готовы валить лес, заниматься погрузочно-разгрузочными работами, колоть дрова и…

«— А ведь так оно и есть», — поведал мне новый пласт всплывших на поверхность воспоминаний о жизни в крошечном северном посёлке. Вместо дорог — направления (спасибо Леспромхозу с его гусеничной техникой), вода в колонках, вместо газа — дрова, у большинства огороды, какое-то подсобное хозяйство, так что такая вот практичная поселковая мода — мера вынужденная.

— Как ты? — негромко поинтересовался Ванька, прерывая молчание.

Затягиваюсь и пожимаю плечами, не сразу вылезая из болота депрессивных мыслей.

— Нормально… в целом, — расплывчато отвечаю я, не желая вдаваться в пространные рассуждения. Почему-то кажется, что многословные объяснения будут сейчас ошибкой.

— Угу… — неловко кивает Ванька, принимая моё нежелание говорить о болезни, — А в город выходил?

— Да, пару раз, — и снова молчание.

— Голова не болит? — поинтересовался Лёха, играясь зажигалкой и старательно глядя в сторону. Положено интересоваться здоровьем после того, как человек побывал в больнице, вот он и интересуется. Но хорошо видно, что тема эта какая-то…

… как будто стыдная?

— Уже нет, — нейтрально отвечаю ему и откидываюсь назад, приваливаясь спиной к стене сарая.

— Ну, в армию тебя теперь не возьмут, — сообщает мне Колька, не слишком пытаясь спрятать насмешку под деланным сочувствием, — разве что в стройбат.

— А как там в больничке было? — перебивает его Лёха, — Кормили хоть сносно?

— Отвратно, — я с облегчением подхватываю предложенную тему, — В нашей столовой куда как лучше!

— Ну так она же наша, — выделил голосом Ванька, и все закивали, будто понимая что-то. Хотя…

— Сильно шкуру продырявили уколами? — снова подал голос Лёха, и я вижу, что в этой грубоватости искренняя забота. Просто он не умеет — иначе… да собственно, и не знает, что иначе — можно.

— Порядком, — усмехаюсь я, и для затравки рассказываю пару баек о больнице.

— Ну… хоть вылечили, — констатирует Ваня, пытаясь поставить точку.

— Район, — пожимает плечами Лёха, — эта не наша больничка, где два врача на всё про всё.

С трудом, буквально в последний момент сдерживаюсь от едкого и злого ответа о качестве лечения в районной больнице маленького северного городка. Сказать могу многое… но вот есть ли смысл?! Выговориться?

Я не невропатолог и не травматолог, а ветеринарный врач и фармацевт, но… чёрт! Судить о квалификации медиков я могу вполне уверенно — есть, знаете ли, немало общего.

Быть может, с поправкой на время и место они вполне достойные специалисты, но если это так, то состояние медицины в СССР удручает!

А может, это я говорю с позиции человека, без малого не защитившего кандидатскую и интересовавшегося состоянием дел не только в ветеринарии, но и в медицине вообще? Не исключено…

Во всяком случае, анамнез они собирали небрежно, игнорируя часть моих ответов и записывая какую-то удобную им отсебятину. Да и к обследованию с последующим лечением есть ряд серьёзных претензий.

О назначенных препаратах и говорить не хочется. Ведь точно знаю, что в это время уже выпускают вполне приличные, куда как более подходящие в моём случае. Но вот выпускают ли их в СССР[9], это вопрос…

Да, я пристрастен! Да и как не быть пристрастным, когда речь идёт о собственном здоровье, к которому я отношусь вполне трепетно, а вот лечащий врач в районной больнице — с усталым равнодушием замотанного человека. Пациент жив, идёт на поправку, под себя не ходит и не заговаривается? Слава богу и Партии! Чего больше-то!?

Быть может, в моей пристрастности виноват тот самый комплекс, который имеется у любого человека, хоть как-то причастного к медицине и внезапно заболевшего? Мы всегда знаем лучше…