Чужой ребенок

Вовчик разговаривает, негромко, особенно ничего не слышно, но, вроде, мирно. Без особенного напряга, как с малознакомыми или вовсе незнакомыми людьми. Может, что-то объясняет, мало ли, какие могут быть вопросы у людей, стоящих на пороге реанимационного отделения. И я решаю, что просто сошла с ума, нельзя же быть такой мнительной. В конце концов, кто меня может искать? Полиция? Бандиты?

Глупо… Если принимать это все всерьез, то и опасения Ваньки с Иванычем тоже надо на чистую веру брать, а я к этому, как бы, не готова пока. Я скорее склоняюсь к мысли, что эти двое, старый и малый, просто коллективно сошли с ума и делают из мухи слона.

На кой мы бандитам? Реально смешно. И полиции тоже.

Да и откуда бы полиция так быстро меня отследила? Невозможно… Они даже не копировали мой паспорт, только данные глянули… Значит, точно не по мою душу… Вот сейчас подойду, и выяснится, что это вообще какие-то левые чуваки. И тогда только останется только удивляться своей восприимчивости к чужим страхам…

А затем Вовчик машет рукой с зажатой между пальцами сигаретой в сторону угла, из-за которого я только что вывернула, и сердце замирает… Особенно, когда оба мужика синхронно разворачиваются и смотрят в этом направлении. Невольно задерживаю дыхание, словно они могут услышать за пятьдесят метров. И увидеть.

Что-то внутри еще не верит, молит, чтоб отвернулись, чтоб просто продолжили разговаривать… Ну мало ли, что он там показал…

Но мужики так же синхронно спускаются с крыльца, и я понимаю, что пролететь не получится. Что они точно по мою душу, и по душу Ваньки.

А еще понимаю, что они не имеют отношения к полиции. По крайней мере, того прямого отношения, на которое я все же подспудно рассчитываю. Опосредованное — очень может быть… Лица уж сильно… характерные.

У меня мгновенно выступает пот, а ноги сами, подрагивая, несут задницу к углу, тихо-тихо, так, чтоб не было заметно за кустами никакого движения.

Заползя таким образом в непросматриваемую пока что зону, тут же включаю пятую скорость и несусь к подсобке.

Слышу, как мирно переговариваются Ванька с Иванычем, распахиваю дверь, выпаливаю, едва переведя дыхание:

— Ванька! Ходу!

У мальчишки мгновенно делаются огромные, словно у лемура, глаза, из которых вылескивается и на секунду топит меня по макушку страх. Ванька вскакивает, роняя порезанное на тарелке яблоко, сует неверными движениями в карман складной нож, делает ко мне шаг, потом обратно…

— Спокойно, сынок, — Иваныч кладет ладонь ему на плечо, тормозя и приводя в чувство и Ваньку и меня заодно, потому что кроме уже сказанных слов, в голове не крутится ничего, вообще никаких мыслей и тем более планов: что делать, куда бежать, как себя вести. — Пришли за тобой? — разворачивается старик ко мне.

Киваю, втягивая с хрипом воздух в сморщившиеся от ужаса легкие и , наверняка, выглядя в этот момент еще хлеще и безумней, чем Ванька.

— Сколько?

— Двое!

— Не менты?

— Нет! Не думаю…

— Так… — он кивает, роется в кармане и кидает мне ключи, — Тимирязевская сорок пять, туда езжайте, дочка. Там, правда, ни условий, ничего, но место тихое.

— Иваныч… — я ловлю ключи одной рукой а второй Ваньку, которого подталкивает ко мне старик, — а ты…

— А я с ними… Поговорю… — Иваныч неожиданно жестко усмехается, и эта усмешка вообще не вяжется с его обычной добродушной стариковской миной, словно из-под маски простого болтливого мужичка проглядывает на мгновение нечто жутковатое, остро-безжалостное… И в голову приходит мысль, что я совсем его не знаю…

Но, несмотря на странные и пугающие метаморфозы, взвалить на себя ответственность еще и за его будущие возможные проблемы из-за помощи нам, не могу, а потому открываю рот, чтоб отказаться, но Иваныч мгновенно просекает мой порыв и успокаивающе кивает:

— Не волнуйся, дочка… Ты, главное, парнишку им не отдавай. А я помогу, задержу чуток. Может, получится не туда отправить… — и, видя, что я еще колеблюсь, опять остреет, — быстро, я сказал!

Я больше ничего не говорю, подталкиваю безмолвно сжимающегося под моими прикосновениями Ваньку к двери, и, проверив окрестности и убедившись, что пока что никто до нас не дошел, направляю мальчишку в сторону второй калитки, соединяющей крыло реанимации и соседнего здания, где прячется психдиспансер. Обычно эта калитка закрыта, но только для посторонних и пациентов.

Я бегу следом за Ванькой, успев только напоследок благодарно кивнуть Иванычу, спокойно занявшему позицию на пороге подсобки, но перед тем, как нырнуть в неприметный проход между кустами, все же оглядываюсь, чтоб успеть заметить, как он мягко проводит по заднему карману древних джинсов, явно что-то туда убирая. Что-то небольшое, похожее на… складной нож.

Сердце екает жестким, нехорошим предчувствием и виной, потому что втянули мы с Ванькой ни в чем не повинного пожилого человека в неприятную историю, но тормозить не могу. Была бы одна, то ни за что не оставила бы Иваныча, не позволила ему вставать между мной и проблемами. Но теперь я не одна, со мной ребенок. Да, чужой, но ребенок. Маленький, одинокий и беззащитный.