Чужой огонь

Не исключено, что молодцеватая, подкупающая основательность, которой наделен Яир, довольно скоро уступит место почтенному домашнему брюшку, как у его отца Иосефа Ярдена. Острый глаз уже сейчас может заметить первые признаки, но пока, — Лили Даненберг не станет кривить душой, — пока Яир Ярден — парень складный и очень привлекательный. Густые пшеничные усы, в которых застревают иногда крупинки табака, придают его облику особую весомость.

В университете Яир занимается экономикой и наукой об управлении производством. Перспективы неограниченные. Романтические причуды — киббуцы и пограничные поселения не увлекают Яира. В политике он сторонник умеренных взглядов, перенятых у отца. Только Иосеф Ярден любит сравнивать нынешнюю политическую ситуацию с бесплодной пустыней, где царят коррупция и карьеристское чванство, Яир же видит здесь перед собой широкое поле деятельности.

— Может быть, предложишь мне сигарету, Яир? — сказала Лили.

— Ясное дело. Хотите сигарету, Лили?

— Спасибо. Свои я второпях забыла дома.

— Спичку, Лили?

— Спасибо. Дина Ярден. Вполне музыкальное имя, почти как Дина Даненберг, только, может быть, чуточку попроще. Когда у вас родится ребенок, можете назвать его Дан. Как в этой экзотической песне о колокольчиках и верблюдах: Дан Ярден. Значит, быть мне бабушкой. Сколько времени вы мне дадите, какую отсрочку? Год? Или меньше? Можешь не отвечать. Это вопрос риторический. Интересно, Яир, как сказать на иврите "риторический".

— Не знаю, — ответил Яир.

— Да я и не спрашиваю тебя. Это я так, риторически.

От замешательства Яир начал пощупывать мочку уха: "Что это с ней? Тоже еще. Чего ей от меня надо? что-то тут нечисто — темнит-темнит, а в чем дело, не разберешь".

— А сейчас ты ищешь, что бы такое сказать, и не можешь найти. Не трудись. Твоя галантность не подлежит сомнению, и ты, слава Богу, не перед экзаменационной комиссией.

— Что вы, Лили, я вовсе не считаю вас экзаменационной комиссией. Совсем наоборот. То есть…

— Ты очень импульсивен, Яир. Мне неважно, насколько ты находчив и остроумен в ответах. Меня куда больше интересует твое, как бы это сказать… эспри.

В темноте Лили улыбнулась.

Они поднялись к центру Рехавии и повернули на север. Навстречу им попался прохожий — худой, в очках, должно быть, студент, горящий огнем социального экстремизма и неразделенной любви. На ходу он слушал транзистор. Яир замедлил шаг, повернул голову и навострил уши, пытаясь уловить хотя бы обрывок захватывающей радиовикторины, которую помешала ему слушать Лили.

То ль на горке, то ль в долине
С дней неведомых доныне
Там акация стоит…

Из-за нее он вышел из дома без куртки, и сейчас ему холодно. И неловко. И самое интересное в передаче он пропустил. Нет, пора переходить к делу. Хватит.

— Хорошо, — сказал Яир, — ладно, Лили. Может, быть, вы все-таки скажете, что случилось?

— Случилось?! — изумилась Лили. — Ничего не случилось. Просто мы с тобой вышли погулять, потому что Дина уехала в Тель-Авив, а твоего отца нет дома. Ведь есть много вещей, о которых стоило бы поговорить. Многое я хотела бы узнать о тебе, а может, и тебя интересует что-нибудь, связанное со мной.

— Вы сказали, — Яир потрогал себя за мочку, — сказали, что хотели о чем-то…

— Да, но это просто формальность. В общем-то мелочь. Но все-таки лучше, если бы ты сделал это поскорее, завтра-послезавтра или, на худой конец, в начале недели.

Она потушила сигарету и отказалась от второй, предложенной Яиром. Много лет назад известный архитектор наметил планировку Рехавии, водя карандашом по бумаге, он видел тенистые переулки-аллеи, такие, как улица Аль-Харизи, ухоженный бульвар, получивший название Сдерот бен-Маймон, площади-скверы, такие, как площадь Магнеса, где в самый знойный день задумчиво шуршат сосновые кроны. Зеленое дачное предместье, квартал-укрытие, квартал-санаторий для беженцев, на долю которых выпали тяжелые испытания. Улицам дали имена средневековых еврейских мыслителей, чтобы добавить еще одно измерение, — глубину времени, а вместе с ней атмосферу учености и умудренности.