Провожу быстрый осмотр ауры. Кровная печать родового контракта отсутствует. На ее месте что-то вроде шрама, но кабала закончилась. Я сделал это! Я свободен! Я жив! Такого острого ощущения жизни, крови бегущей по венам, воздуха, вздымающего грудную клетку, я не ощущал… уже лет четыреста, наверное. Эйфория на мгновение захватила меня, в моей стопятидесятилетней душе ограненного проснулся какой-то необъяснимый детский восторг. Мои губы растянулись в торжествующей усмешке. ДА! Трепещите эти… как их там… в общем все трепещите! Я вернулся. Будет весело! Ну, мне!
Интерлюдия. Павлоград. Дворец Алмаза.
В недрах императорского дворца, в Столице скучающий дежурный сержант, бормоча себе под нос, заносил в отчетную форму данные, выдаваемые секретным артефактом.
— Так. Рубин. 7,6 по шкале Майнца-Ломоносова. Топаз, — зевок, — 7,4 по шкале Майнца-Ломоносова. Королевский опал — 0,5 по шкале Майнца-Ломоносова, — зевок.
Сержант неуверенно мотнул головой и уставился на стену, с которой он брал данные. Стена была украшена инкрустацией из драгоценных и полудрагоценных камней, в центре которой имелась октограмма из восьми основных кристаллов. И девятый находился в центре схемы. Только вот, он все то время, что сержант дежурил на этом посту, был мертвым. Остальные камни на стене светились с разной степенью интенсивности, которую и определял сержант по специальным таблицам. Интенсивность измерялась по той самой шкале Майнца-Ломоносова.
Сержант не знал этого, но стена, с которой он работал, была очень древним артефактом. Артефактом, связанным с центральным алтарем императорского дворца, в котором главы кланов и родов приносили клятвы верности империи. Инкрустация на Стене примерно показывала распределение магических способностей конкретного клана или рода-семьи и суммарную силу ограненных направления, если они принадлежали к семье, давшей клятву.
Королевский опал раньше не светился. Обычные опалы на краях схемы были и излучали свои 0,1 — 0,3 по упомянутой шкале. А этот — нет. Не светился он уже четыреста с лишним лет. На схеме было и еще несколько потухших камней, но они так и оставались мертвыми. Сержант почесал затылок. Зевнул. И продолжил внесение показателей интенсивности по списку. Не его это дело.
Чиновник из Министерства по делам ограненных, просматривающий ежедневный отчет, пропустил появление нового показателя мимо глаз. И только министр, получивший еженедельную сводку, и внимательно ее просмотревший, увидел наконец странную аномалию. Но произошло это не сегодня.
Возле машины скорой помощи
Кирилл вскинулся, еще крепче сжал мою руку, и, заикаясь, спросил:
— Оолег? Олег, тты?
Я попытался прогнать с лица торжествующую усмешку:
— Кирилл, что происходит? Я помню грохот, а потом… Где я?
Так, надо добавить в голос неуверенности. И дрожи.
Мужик справа от меня дернулся и с расширенными глазами кинулся колотить в крышу машины, с криком:
— Он очнулся, доктор, очнулся, глаза открыл. Говорит!
Лекарь выглянул в овальное окошко, посреди перегородки салона с кабиной.
— Миша тормози! Тут у нас чудо Силы, парень в себя пришел.