И наступила тишина. Все сидели и смотрели на предводителя, а он не смотрел ни на кого.
17. Беседы при ясной луне
Лишь одним дуракам даровано уменье говорить правду, никого не
оскорбляя.
С большим трудом удалось мне уговорить Ыдыку Бе ликвидировать груду вещей, созданных его больным воображением. Осталась только одна игрушка, с которой наотрез отказалась расставаться Женя. Она (игрушка, естественно) отдаленно напоминала калейдоскоп, которым я сам вдосталь играл в тихие совдеповские, дефицитные времена, но, как я подозревал, сочетала в себе разные функции, мне не ведомые, но используемые Женей тайком от взрослых.
Ыдыка, похоже, обиделся. Не пошел гулять, сидел себе на кухне и мрачно смотрел в окно. Был поздний вечер, в окно светила ясная луна. Я тоже засмотрелся на эту луну, вспомнил о прошлом и спросил Ыдыку Бе:
— Слушай, а ты можешь управлять временем?
— Временем никто не может управлять, — ответил Бе, не поворачивая рыжей головы. — Его можно лишь разрушить, но это приводит к бедам.
— То есть как! — удивился я. — Время же движется, значит подвержено воздействию.
— Время неподвижно, движется все остальное: материя, пространство.
Конечно, я знал о времени лишь из фантастики, но фантастику порой писали доктора наук. И везде выдвигалась мысль, что время подвижно.
— Но Эйнштейн?.. — спросил я.
— Ваши земные ученые часто путают яичницу с яйцами, — непонятно ответил Бе.
— А что ты тут у нас делаешь? — опять спросил я после небольшого раздумья. — Тебе, как я вижу, тут скучно.
— Если бы я знал, — тоскливо сказал пришелец. — Это все болезнь моя.
Пришла Женя.
— Посмотри, — сказала она, протягивая свой калейдоскоп.
Я добросовестно посмотрел. И ничего не увидел. О чем и сказал ей.
— Как же, — Женя сплеснула руками и забрала игрушку. — Как же, там столько всякого…
— Это телескоп квантовый, — печально сказал Ыдыка Бе. — В него можно увидеть все обитаемые миры, так он настроен. Вроде, как вы щелкаете переключателем программ в телевизоре. Надо только приноровиться их переключать. Твоя маленькая спутница приноровилась.
Я вновь взял игрушку, повертел в руках, попытался что-нибудь высмотреть — безуспешно. И кнопок не было. Наверное, я стал пожилым. Неспособным видеть то, что открыто детям.
Мое смущенное молчание разрядила соседка. Сперва послышалось пыхтение, потом по стенам кухни метнулись радужные блики и лишь потом собравшиеся смогли лицезреть саму Ароновну. Она примостила мощные ягодицы на табуретку и улыбнулась.
— Я опять без стука, — сказала она невинным голоском пятиклассницы. Дела, знаете ли. Не корысти ради, а токмо пожеланием пославших меня. Всем здравствуйте, пожалуйста.
— Ну-ну, — мрачно сказал я. — Чаю?
— Нет, сегодня я выпила бы кофе. У вас, конечно, только растворимый?
— Приходится, — сказал я, — живем по доходам.
— Так я со своим. Припасла вот. Сама зерна жарила. У вас турка есть?
— Нет, не держим-с, — продолжал язвить я.
— Так я и думала. — Толстуху трудно было смутить. — И ее прихватила.
Она извлекла из-под халата блестящую турку, насыпала туда кофейный порошок и с неожиданной для ее массы живостью засуетилась у плиты. По кухне поплыл божественный аромат.