Чужой для всех. Книга 1

&nbsp-Унтер-офицер Дортман имеет отличный почерк и принимает 30 групп. Он надежный, проверенный в бою специалист и в операции будет к месту.

&nbsp-Хорошо. Вы этим меня успокоили. На связь будете выходить три раза. Первый сеанс в 10 утра, после выхода на точку. Второй — через трое суток, накануне возвращения в это же время. Третий сигнал — за два часа до прохода через коридор.

&nbsp-У меня возражения по времени сеанса, господин подполковник.

&nbsp-Слушаю вас.

  -Предлагаю первые два сеанса проводить вечером в 22 -00. Даже если нас засекут — уйдем, так как перемещаться будем ночью. Третий сеанс сориентируем на установленное время.

&nbsp-Принимаю ваши возражения. Какой будет ваш позывной?

  Ольбрихт слегка задумался, после чего ответил четко: — Предлагаю, 'Ариец'.

&nbsp-Ариец?

  Кляйст вскинул брови. — Почему 'Ариец'? Зачем с таким пафосом?

&nbsp-Не знаю. Что-то подсказало сердце.

&nbsp-Подсказало сердце? А оно не ошибается?

  Франц молчал, только сильнее сжал зубы.

&nbsp-Хорошо, пусть ваш позывной будет 'Ариец'. -Кляйст внимательно посмотрел в глаза Ольбрихту. -Просьбы есть ко мне, господин капитан?

&nbsp-Нет, господин подполковник. — Ольбрихт принял положение 'смирно'. — Возможно, позже появятся. Когда мы встречаемся с вами?

&nbsp-Через неделю. Готовьтесь. Я вас вызову для окончательной корректировки вопросов.

  Бывший 'абверовец' поднялся из-за стола, положил папку с документами и картой в сейф и впервые за весь разговор улыбнулся. Его улыбка заставила Франца внутренне напрячься. Он знал, что улыбка у старших офицеров, подобных Кляйсту, может означать вовсе не доброе и теплое расположение к гостю, а наоборот, содержать потаенную каверзу.

&nbsp-Видимо, я вам подберу несколько человек, прошедших специальную подготовку, — не замечая напряженности Ольбрихта, вставил Кляйст. — Возможно, вас встретят на той стороне наши агенты и окажут помощь. Я подумаю над этой возникшей идеей,— глаза Кляйста загадочно заискрились. В эту минуту он был похож на сомнамбулу читающего мысли и желания Ольбрихта. Тот даже отшатнулся, подсознательно почувствовав, проникновение ледяных и скользких щупалец абверовца в его внутренний мир.

&nbsp-Вы чего-то боитесь, господин Кляйст?— произнес Франц немного растеряно. Кровь отлила от лица молодого офицера.

 — Боюсь? Не смешите меня. Столько лет воюя и видя смерть, я перестал уже бояться что-либо и кого-либо. Но на войне всякое может случиться. Не правда ли, господин капитан? — зрачки подполковника еще больше расширились... — Кстати, вы слышали, что командующего армией переводят на юг?

&nbsp-Переводят генерала танковых войск Харпе? А как же операция?

 — Что вы заволновались, Ольбрихт? Не волнуйтесь. Проведение операции остается в силе. Приказ командующего никто не отменял. Но результаты операции вы будете докладывать уже генерал пехоты Йордану.... Если придется....

  Ольбрихт молчал. Он был поражен этим известием и последним высказыванием Кляйста. Он знал о хороших взаимоотношениях дяди Гельмута с генералом Харпе. Они доверяли друг другу. Только этим можно было оправдать согласование операции 'Glaube'. Как они сложатся с Йорданом, это вопрос вопросов. Будет жалко, если генерал Вейдлинг попадет в опалу к ОКВ. Хотя какое ему дело до этого? Однако... Что задумал Кляйст? Людей своих к нам хочет пристроить. Про агентов, каких-то говорил? Хочет навязать свою игру.... Не выйдет, подполковник... Ну и липкий, неприятный тип.

&nbsp-Вот и дождь кончается,— Кляйст прервал затянувшуюся паузу.

  Ольбрихт так углубился в свои раздумья, что даже не заметил, как начальник армейской разведки, подошел к окну, закурил сигарету и, открыв настежь форточку, стал наслаждаться свежим воздухом. Озоновая водяная пыль затягивалась в кабинет и приятно освежала лицо разведчика. От удовольствия Кляйст стоял с прикрытыми глазами.

 Ольбрихт вздрогнул, посмотрел на Кляйста.

 — Вы любите дождь, господин подполковник?

&nbsp-Обожаю. Но я люблю летний дождь, капитан. Лето, моя любимая пора. Помните, наше победоносное лето 41 года, господин Ольбрихт?

 После этих слов, Кляйст неохотно развернул мелкое, с белесыми ресницами лицо, загадочно взглянул на Ольбрихта. Франц не отвечая, подошел к окну. Дождь пузырился, действительно затихал.

&nbsp-Что вы молчите, Ольбрихт? Лето 41 года, начало войны с русскими. Это же был наш триумф!