Чужой для всех

— Вы угадали, Йозеф. Сегодня дешифровали очередное донесение. Вам о нем уже не докладывали.

— Тогда я понимаю вас. Продолжайте.

— Группа раскрыта. При контакте с резидентом Абвера произошла перестрелка. Там русскими была устроена засада. Видимо за резидентом давно следили, а армейские разведчики так ничего и не поняли. В результате подставлены наши люди. Погибли два танкиста и, русский капитан.

— А как сам «Ариец»? Он остался жив?

— Да, он выскользнул оттуда. Группа спешно перешла к третьему этапу операции и скрытым маршем идет на север. Это меня временно утешает.

— А что вы, Гельмут, так обеспокоены судьбой «Арийца»? Он что, ваш родственник? Ведь он сам напросился лезть в пасть русскому СМЕРШу, хотя это было безрассудно. Но вы его поддержали и настояли на операции. Зачем вам это было надо, Гельмут?

Вейдлинг молчал.

— Только не говорите, что это я навязал вам операцию. Я просто не стал вам противиться. Ведь мы с вами дружили в юные годы, не правда ли, Гельмут? — Харпе расплылся в улыбке и подмигнул Вейдлингу.

— Помните актрисок, дружище?… И много-много пива… А какие сосиски были к нему? Ах, как чудно мы провели тогда время! Ах, какая была Герда!.. Вы помните, дружище, пышногрудую Герду с родинкой на правой груди? — Харпе после этих слов закудахтал. От наплыва слащавых воспоминаний через мгновение его полное тело уже тряслось жировыми складками.

Вейдлинг не поддержал смехом командующего. Лицо его вдруг заострилось, потемнело, и он недоуменно посмотрел на Харпе. Он был поражен всплеском цинизма и уже вопиющим безразличием бывшего командующего к делам фронта.

— Перестаньте дуться, генерал, — Харпе дотронулся вновь до руки Вейдлинга и добродушно, но с пафосом, прекращая смеяться, произнес: — Желающие избежать Сциллы, не минуют Харибды.

Вейдлинг дернулся, услышав такое из уст командующего и отшатнулся от него как от прокаженного. — Как вы можете такое говорить! — его губы дрожали от возмущения. — Русские концентрируют ударные броневые силы у Рогачева и Паричей. Сюда перемещаются тайно танковые корпуса: 9-й генерала Бахарова и 1-й гвардейский генерала Панова. Кроме того стягиваются сухопутные силы для совместного нанесения ударов. И я предполагаю, что маршал Рокоссовский наметил нанести нам два главных удара, нацеленных на Бобруйск.

Зная об этом, и не предпринимая усилий для подготовки к отражению удара, как вы можете такое говорить, генерал? Вы представляете, что нам нечем противопоставить их танковым кулакам! — Вейдлинг повысил голос. — Вы представляете, что 9-й армии, я не говорю уж о своем корпусе, грозит полное окружение и уничтожение в огненном кольце. Или вы уже полностью безразличны к участи этих мальчиков, которые смотрите, как приветствуют вас. Вас, генерал-оберст!

— Оставьте, наконец, этот вопрос в покое! — зло оборвал Вейдлинга Харпе, вспомнив незаслуженный упрек в паникерстве со стороны командующего Группы армий «Центр» фельдмаршала Буша, когда представил тому разведданные «Арийца». — Вы сами знаете не хуже меня, что многие просчеты в этой войне не потому, что у нас плохие солдаты. Нет! Нет! Нет! Я всегда это повторяю. Лучше немецкого солдата не было и не будет!

Все наши беды потому… потому что там… — Харпе закатил глаза и поднял палец вверх, — сидят бездарные генералы и ими командует… ими командует… — Харпе хотел было продолжить фразу, но осекся, посмотрев вперед. Несмотря на то, что его салон от адъютанта и водителя разделялся перегородкой с раздвижной форточкой, и их разговор почти не прослушивался, он закрыл рот. Но через мгновение, крича, добавил: — Вам понятно это, господин генерал-лейтенант! Черт бы вас побрал! И не высказывайте мне больше претензий по поводу степени моей преданности нации и ее солдатам. Я запрещаю вам делать это. Или мы поссоримся с вами навсегда, — Харпе тяжело дышал.

— В Ставке не поверили «Арийцу». Фюрер остался при своих взглядах на стратегическое развитие лета 1944 года. Вам понятно это, генерал-лейтенант! Единственное, чем я могу вам лично помочь, в ожидающейся заварухе, так это похлопотать о переводе к себе. И то потому, что знаю вас лично как мужественного и стойкого генерала. Кстати, мы уже приехали. Так что думайте и решайте, где вы будете во время летнего наступления русских. Или я за вашу жизнь не ручаюсь.

— Я останусь здесь и до конца со своими солдатами, господин генерал-оберст, — ответил без раздумья побледневший в одночасье Вейдлинг. Его поразило отношение Ставки к добытой кровью информации о готовящемся наступлении русских. В эту минуту его взгляд излучал больше растерянность, чем гнев, или презрение к Харпе.

— Если мне суждено погибнуть в белорусских болотах, — медленно продолжил он, — то я буду благодарен Господу, лишь за то, что Он подарил мне смерть на поле брани, а не с пышногрудыми красотками. Желаю вам блестящих побед в новой должности, — и генерал, не дожидаясь, когда водитель откроет дверь с его стороны, резко дернул ручку вниз и вышел из машины, дав понять старому другу, что разговор закончен…