Чужой

Паркер и Бретт часто воображали, как их собственные системы органов прокладывают курс к ее системам. Они обдумывали вопрос факторов нагрузки и пространственного соприкосновения так глубоко, что Ламберт пришла бы в ярость, если бы об этом узнала. Чтобы ее не бесить, эти неправомочные размышления оба держали при себе, надежно заперев их в мечтах и снах. Негоже расстраивать Ламберт. Будучи навигатором «Ностромо», в первую очередь она отвечала именно за то, чтобы все они благополучно вернулись домой, а это было самым волнующим и желанным из всего, что только мог представить себе любой мужчина.

Бретт значился на борту всего лишь как механик-техник. Это был изящный способ сказать, что он такой же умный и компетентный, как Паркер, но ему не хватает трудового стажа. Мужчины образовывали странную пару – они были совсем разными, и совершенно по-разному относились к другим. Тем не менее сосуществовали и работали вместе они вполне гладко. По большей части успех их дружбы и сотрудничества заключался в том, что Бретт никогда не нарушал личные границы Паркера. Техник был настолько же серьезен и флегматичен, насколько Паркер – говорлив и непостоянен. Паркер мог часами причитать по поводу вышедшей из строя микросхемы, проклиная ее родословную вплоть до почвы, из которой изначально были добыты ее редкие земные компоненты. И Бретт терпеливо отвечал ему: «В точку».

Для Бретта эти два слова значили куда больше, чем просто декларация мнения. Они были отражением его личности. Для него тишина являлась самой ясной формой коммуникации. А вот в болтливости крылось безумие.

И еще был Эш. Эш являлся научным сотрудником, но не это делало его сны такими забавными. В смысле, забавно-своеобразными, а не забавными в смысле «ха-ха». Из всей команды у него были наиболее профессионально организованные сны. Они соответствовали его бодрствующему «я» куда больше, чем у всех прочих. Сны Эша совершенно не содержали ложных представлений.

И это было вовсе не удивительно, если по-настоящему знать Эша. Впрочем, ни один из шести товарищей по команде его толком не знал. Зато сам Эш знал себя отлично, и если бы его спросили, то он мог рассказать, почему он никогда не стал бы профессиональным сновидцем. Но никто и не думал задавать такой вопрос, несмотря на то, что научный сотрудник явно считал профессиональное сновидение куда более пленительным, чем любой из членов команды.

О, и еще был кот по имени Джонс. Совершенно обычный домашний кот – точнее, в данном случае корабельный кот. Джонс был крупным животным с рыжеватым мехом, сомнительной родословной и независимым видом, и он давно привык к превратностям корабельной жизни и специфическим особенностям людей, что путешествовали в космосе. Он тоже спал холодным сном и видел простые грезы о теплых, темных местах и мышах, придавленных силой гравитации.

Из всех сновидцев на борту он был единственным умиротворенным существом, хотя его сны и нельзя было назвать невинными.

Жаль, что никто из них не годился в профессиональные сновидцы, поскольку на протяжении работы у каждого в распоряжении имелось больше времени на сон, чем у дюжины любых профессионалов – даже несмотря на замедленный из-за системы охлаждения темп видений. Сновидение стало их основным развлечением по необходимости. Команда корабля в глубоком космосе, находясь в заморозке, не может делать ничего, кроме как спать и видеть сны. Но, несмотря на то, что им предстояло навсегда остаться в лиге любителей, за прошедшее время они стали весьма компетентными сновидцами.

Семеро их было. Семеро безмятежных сновидцев в поисках кошмара.

Хотя у «Ностромо» имелось нечто вроде сознания, он не грезил. Для него не было такой необходимости – так же, как он не нуждался и в сохраняющем эффекте заморозки. Но если бы он грезил, то его видения, скорее всего, были бы мимолетными и краткими, поскольку он никогда не спал. Он функционировал, поддерживал системы и заботился о том, чтобы погруженный в сон человеческий состав всегда оставался на шаг впереди терпеливо ждущей смерти, которая следовала за холодным сном подобно огромной серой акуле за морским кораблем.

Свидетельства непрестанной механической бдительности «Ностромо» были на корабле повсюду – тихий гул и мерцание подсветки складывались в дыхание машинного присутствия. Оно пропитывало все системы корабля и задействовало сенсоры для того, чтобы регулярно проверять каждую схему или распорку. У «Ностромо» имелись также внешние сенсоры, чтобы следить за пульсом космоса. И сейчас они были направлены на электромагнитную аномалию.

Одна часть мозга «Ностромо» была специально предназначена для анализа таких аномалий. Компьютер основательно разжевал данные одной из этих аномалий, счел привкус странным, изучил результаты анализа и принял решение. Он активировал инструментарий гибернации, отчего по цепям, которые регулировали состояние сна, побежал поток электронов. В ознаменование этого решения загорелись яркие лампы, будто от дыхания механической махины.