Чужой

Потантен и мадам Белек обожали такие моменты, им казалось тогда, что они возвращаются в те счастливые времена, когда только что был отстроен дом На Тринадцати Ветрах и они жили втроем. Поскольку он возвращался всегда очень голодный, Клеманс готовила ему обильный ужин, и они с радостью тоже принимали в нем участие. Гийом рассказывал им новости, говорил о делах или о людях, с которыми он встретился, как будто он был их сыном, а они — его любящими родителями. Но в этот вечер…

Он жестом и слегка улыбнувшись отказался от ужина. «Немного горячего сидра, Клеманс, этого будет достаточно», — осушил чашку одним глотком и ушел.

Они были так ошарашены этим, что остались на своих местах возле большого стола и молчали: она — держа кувшин с сидром, а он — с опущенными руками, глядя на дверь, за которой скрылся хозяин.

— Что вы на все это скажете? — проговорила наконец мадам Белек. — Боже милостивый, нам его подменили, нашего месье Гийома! Всего за два дня!

— Если хотите знать мое мнение, Клеманс, мне это не нравится. Совсем не нравится! Я должен побольше узнать о случившемся, иначе не сомкну глаз всю ночь…

Когда, постучав, Потантен вошел в комнату Гийома, тот раздевался, как он это обычно делал. То есть ходил по комнате и сбрасывал свою одежду на ковер, и утром Валентин — из которого Потантен старался сделать настоящего слугу — убирал все это. Это была давно приобретенная привычка, еще со времен, когда он жил во дворце Жана Валета, в Порто-Ново, где дом кишел слугами, и от этой привычки он никак не мог отделаться.

Старый мажордом стал спокойно собирать одежду, как бы не замечая хмурого взгляда Тремэна.

— Мне кажется, я сказал, что устал, — проворчал он. — Оставь все это! Утром это уберут, а сейчас я хочу спать…

— Вот это меня и беспокоит! Вы устали оттого, что проехали двенадцать лье в кабриолете? Это на вас не похоже. Или вы заболели…

— Странно! — проворчал Гийом. — Мне хочется спать, значит, я болен? Хватит притворяться, Потантен! Если ты хочешь мне что-то сказать, говори, и покончим с этим!

Абсолютно бесстрастно мажордом направился к кровати, на которой лежала ночная рубашка, а в это время Тремэн снимал с себя дневную.

— Господин де Ронделер приходил вчера после обеда. Он хотел поговорить с вами по поводу дома каторжника, — начал он.

Но вдруг замолчал, уставившись на обнаженную спину Гийома. На коже, уже почти потерявшей свой загар, он заметил маленькие отметины, пятна и даже царапины настолько характерные, что старик стоял совершенно ошарашенный.

— Ну же, продолжай! Что сказал месье Ронделер?

— Да ничего!.. Это может подождать и до завтра, и мне не стоило вас беспокоить этим…

Бросив рубашку в руки Тремэна, Потантен направился к двери так быстро, что Гийом не смог бы его остановить. Он вышел в широкий коридор почти бегом, но, подойдя к лестнице, облокотился на перила, чтобы дать себе передохнуть. Если бы он хоть на секунду задержался в комнате Гийома, он не выдержал бы и высказал ему весь тот гнев и отвращение, которые переполняли его. То, что он увидел на спине и шее Гийома, было самым худшим для семьи. Он сразу же мысленно увидел длинные тонкие руки Лорны, ее полированные миндалевидные ногти.

Бедняга был так расстроен, что ему показалось даже, что он вот-вот потеряет сознание. «Следует чего-нибудь выпить!» — подумал он и, два или три раза глубоко вздохнув, стал спускаться по лестнице, чтобы зайти на кухню. Он был так поглощен своими мыслями, что не заметил в темноте галереи белую неподвижную фигуру, наблюдавшую за ним и быстро скользнувшую к себе, как только он скрылся из вида.

Едва взглянув на своего приятеля, Клеманс сразу догадалась, что он чем-то очень взволнован. Не говоря ни слова, она подошла к шкафу, достала бутылку яблочной водки, налила в стакан немного и передала старику. Он выпил одним глотком его содержимое и попросил налить еще.

— До такой степени? — спросила Клеманс.

— О! Хуже не придумаешь! Там, в Овеньере, он спал с ней!

— Что?.. Но как вы узнали? Он сам сказал?

— Конечно, нет! Да это и не нужно мне! Он собирался лечь. Когда он снял рубашку, я все и увидел. Видели бы вы это! Она вела себя как разгоряченная тигрица… Какой стыд!.. Ну какой стыд! Сделать из этой девки любовницу в доме, где он встречался с ее матерью!.. Я должен был давно понять, какая она испорченная!..

— Да вы ведь подозревали! Мы оба подозревали, да, наверное, не мы одни. Когда она считает, что никто ее не видит, она так на него смотрит… Она просто поедает его глазами. Одного только не понимаю, почему она осталась там, если она победила?

— Именно потому, что победила. Трудно после того, что произошло, вернуться и обнимать детей. К тому же в Овеньере она чувствует себя как дома. Когда он поедет за ней, она легко его окрутит. И будет держать в руках.

Клеманс, от волнения усевшаяся на стул, вдруг встала и начала ходить по кухне, как ошалевшая курица, прижимая ладони к щекам, охваченная ужасом.

— Не надо! — повторяла она. — Наши дети не выдержат этого!..