Чужой

Самсон: — А я о чем? Никакой справедливости нету. При Сталине всех бы в лагеря замели — и ментов, и азеков и бритых. Канал строить, лес валить — милое дело! Смотришь — сплошная дружба народов и выставка совместных хозяйственных достижений. А то моду взяли — автономию подавай всякому, что б они тут сколько душе угодно терракты устраивали. Сатанюки, прости, Господи.

М-м стонет: — Ой–ой, тетенька, жжет сильно!

Клава: — Какая я тебе «тетенька» — папаня твой Колян, кобель шелудивый, после Таньки ко мне перепихнуться по пьяному делу захаживал. А как Танька разродилась, и опосля стало ясно, что малец — ты то есть, с дефектом, он и вовсе исчез. Вот и стала Кланя тетушкой, унаследовала чужое добро! Кольку, само собой ветром сдуло — толи сел, то ли прирезали. Танька загуляла. А мы с тобой, глухарек, в интернат инвалидный пристроились. При тебе и состояла — параши мыла, здесь вон три подъезда выскабливаю, да еще, мало того, за те же шиши по окнам гоняют. С моей гипертонией. А хряснись я — что тогда от Клавки останется? — мокрое место на асфальте, да подсобка для новых кадров высвободится. (выпивает) Вон Ксюшка эстафету примет. Дело житейское.

Ксюша: — Спасибо, теть Клань, меня при ДЕЗе пристроила. Я к вам, как родная. Все интернатские — семья, правильно? Дядя Самсон, огурчики кушай. Свои, деревенские. Нитратов нет. Нитраты — плохо. Коровяк хорошо! (Самсону) Москва — мечта! В Москве жить хочу. В подвале место будет свободное. Или здесь. Тетя Клава помрет. Сто лет жить не будет, правда? Еле тилипается. Я Васютку из деревни возьму. Там его отец — плохой! Пьет много. Нельзя вместе жить.

Самсон: — Все одно — не убережешься — наследственность. Алканавтик от алканавта далеко не укатится. Мне–то война желудочный нерв сорвала. А сейчас разве успокоишься? В поликлинике рецепт выписать пол дня просидишь, да разговоров понаслушаешься — все нутро выгорит. Одно старье с воспоминаньями лезет — что да почем было. Бутелец — 3р. 67! Это ж страшно подумать! Ностальгия называется.

Клава: — Верно говорят, интересно жили. Вот 41 ый помню — немец под Москвой стоит, общежитие наше подшипниковое — 25 душ на колидоре и окна все льдом замерзлые. 18 часов у конвейера простоишь, так уломаешься — думаешь: все, хана — упасть не встать. Домой приползешь, патефончик поставишь: «Я возвращаю ваш портрет, я о любви вас не молю… в моей груди обиды нет, я вас по–прежнему люблю». Винегрета из шелухи наваришь, кто капустки кислой даст, кто луковку, а если еще селедочку на пайку выдадут — гуляй всем табором. Кофточка у меня была крепжоржетовая и брошь с красным камнем — с яйцо, не вру. Рубин, наверно, а сверкал, как брильянт. Дорогущая. Как плясать пойду — стаканы в шкафах дрожат. По всем комнатам!.. Жизнь во всем организме играет! Все ждали, как немца погонят, да кто с фронта вернется, да с кем судьбу сроить… А уж заживем–то! Заживем!.. Загадов было много. (убирает пустую бутылку, икает) Но не вот ентих. Не про такое загадывали.

Всхлипнула и вдруг заголосила: — Жениха моего на фронте убило, где схоронили не знаю, одна сиротинушка осталась никому ненужная…

М-м, ласкаясь: — А я? А я как же? Моя, моя тетенька. Мне нужна! Двор за тебя утром подмету. Окошки в подъезде помою. Я люблю окошки мыть. Чисто делается, светло и как летишь. Кругом — нет никого! Хорошо, когда никого. Только я и свет…

Ксюша: — Двое лучше. Вместе мыть будем.

Самсон: — Угомонись, девка, сын–девятилетка в деревне, а она кудри навьет и инвалидов совращает.

Ксюша: — Может у нас с Му–му детки родятся. Красивые, умные. Банкиры будут.

Самсон: — Во дура–то! Мало того, сами ущербные, на горбу государства сидят, так еще нищету глухую плодить мыслят.

Клава: — Не ущербные они! Может, лучше тебя, колченогий хрен, мыслят!

М-м: — Ты, тетенька, плохое не слушай. Мне верь. Стану я известным артистом, богатым. В большом доме жить будем. Костюм надену белый. Ботинки лаковые… Сядем в машину — длинную–длинную и поедем в интернат. Завучихе и воспитательнице нашей Вампирихе скажем «Здрасьте!» Пусть им стыдно будет. Зачем меня в кладовке запирали? Там крысы! Они от стыда убежать захотят, а мы им подарки дарить начнем. Вампириха плакать будет.

Клава: — Заплачет она… гестаповка. Если только подарком обидишь.

М-м. — Не обижу. Торт самый большущий куплю! Пусть ест. Она всегда в кабинете запрется и чужие гостинцы жрет. А потом в театр поедем. Ты будешь нарядная возле театра сидеть, конфеты шоколадные всем раздавать. На афишу большую показывать и говорить: мой племянник! Главный танцор!

Ксюша: — А я рядом стою в шубе красивой. Как Долина.

М-м: — Тут все расступаются — я выхожу из колонн театра… (показывает, как он выходит)

Самсон: — Дурак дураком, хоть в оглоблю и вымахал. Какие такие колонны для тебя расступаются? Ты парень, эти мысли брось. Не о таких фортуна заботится, она наглых любит, что б силком ее брали, а не попрошайками стелились.