Чужое отражение. Осколки

Разворачиваюсь и молча выхожу из гардеробной, а следом, покидаю и хозяйскую спальню, захлопнув за собой дверь.

Я позволяю себе остановиться и отдышаться, лишь будучи подальше от них двоих, в одном из длиннющих, похожих друг на друга коридоров второго этажа. Смотрю перед собой в упор, даже не моргаю, а коленки дрожат предательски, и на то есть причина. Приваливаюсь к стене и сползаю на пол, ощущая щемящую грусть от удушающего одиночества.

От неожиданности вздрагиваю, когда чувствую холодные маленькие детские ладошки на своих щеках.

Света. Совсем не слышала, как она подошла.

– Что ты здесь делаешь? – тоненький, но бодрый голосок младшей сестренки дрожит от беспокойства.

– …

– И куда ты шла?

Не дождавшись моего ответа, слезы брызнули из детских глаз. Такие большие, солёные слезы одна за другой скатываются по щёчкам, дрожащему подбородку и капают на аккуратное новенькое платьице, оставляя потемневшие кружочки, словно крупные горошины.

Эту боль я чувствую, как свою собственную. Боль, переполняющую, наполняющую и выходящую за пределы ее крохотного тела.

Пытаюсь успокоить ее, найти какие-то ободряющие слова, но тщетно…

– Меня никто не любит, – неожиданно тихо произносит она дрожащим голосом, а в глазах нарастают слезы.

– Ну что ты, родная, – обхватываю сестренку руками, а она, обмякнув, утыкается мне в колени. – Разве тебя можно не любить? – беру детское лицо в свои руки и аккуратно вытираю слезы с щёк. – Будь у меня возможность, я бы всегда была рядом с тобой и любила сильно-сильно, – говорю твёрдо и уверено, но глубоко в себе сомневаюсь, что когда-нибудь у меня такая возможность появится.

– Насколько сильно?

– Вот как от земли до самого неба и даже ещё выше!

– Так высоко? – помогает мне маленькими ручками вытереть слезы со своего лица.

– Конечно.

– Тогда, почему ты хочешь уйти? Потому что Марк не любит тебя? – её вопрос бьет ножом в сердце своей точностью.

* * *

Всё, происходящее дальше, словно в дешевом телевизионном сериале, со всеми известными пошлыми штампами и клише: муж, жена, любовница…

В просторной гостиной-столовой, куда меня пригласили на семейный ужин повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь монотонным тиканьем больших старинных напольных часов. Или это секунды стучат по венам?

Так тихо, будто я вот-вот услышу треск этой самой плохой киноленты… И все оборвется.

«Когда тебе кажется, что ты летишь вниз и падаешь на самое дно, будь уверен – снизу тебя ждёт новая, более глубокая, яма.»

Так со мной и случалось. Каждый раз падая и думая, что хуже быть не может, подо мной образовалась дыра, и я летела ещё ниже.

Закрываю глаза. Может, чем крепче зажмуриться, тем быстрее все закончится?

Но я открываю их и обнаруживаю, что всё по-прежнему, все мы на своих местах: четыре человека на противоположных сторонах большого прямоугольного обеденного стола.

Марк и Даша сидят друг против друга тяжело и неподвижно, как мраморные статуи: безучастный, с виду совершенно спокойный Беркутов, все также идеально сложен и потрясающе выглядит в своем стильном «повседневном» костюме «Brioni», и его пока еще законная жена, статная, с великолепной царственной осанкой и гордой посадкой головы; она нисколько не походит на несчастную жертву, преследуемую своим влиятельным мужем.

Неприятно. Но пока мне везет – та никак комментирует мое присутствие. Что еще более неприятно – за спиной своей законной хозяйки под личиной услужливости и готовности, смело заложив руки за спину, словно только сейчас все встало на свои места, замерла безликая экономка – Елена.

Помимо нас троих, за столом, ковыряясь вилкой в тарелке с непривычным для нее модным равиоли, присутствует Света, с которой мы коротко переглядываемся.

Новая перемена блюд, и я позволяю придомовой обслуге забрать у себя тарелку с так и нетронутой едой. Все они, унизительно вежливо пряча глаза, делают вид, будто не замечают, что их хозяин заменил супругу ее точной копией. Что все происходящее их совершенно не интересует, но я-то знаю, что не будь в договоре о приеме на работу дополнительного, но не менее важного пункта о неразглашении, так охотно бы перемыли всем нам косточки, где-нибудь на страницах дешёвой бульварной прессы.

Почему я до сих пор здесь? Зачем?

Сейчас мне кажется, что своим присутствием я просто удовлетворяю чье-то личное любопытство.

Марк. Я снова оборачиваюсь к нему, и разглядываю из-под опущенных ресниц его отстраненный профиль: он сидит, не смотря меня, далёкий, точно так же, как я была далека от него еще вчера, когда не желала замечать все его старания сблизиться, которые я так по-свински игнорировала.

Мне ужасно захотелось все вернуть, все переиграть, исправить. Вернуть на то короткое мгновение, когда казалось, что всё было хорошо. Вернуть все то, что между нами тогда было – наши прикосновения. Вернуть цвет своим эмоциям. Да-да, именно цвет, ведь даже эмоции имеют свой цвет, вкус, запах и, даже звук: от кроваво-красного до нежно-лазурного, от ванильно-сладкого до терпкой горечи… От тихого шелеста до взрывной мощи…