Чужестранцы

Спустя час охотник уже оказался близ озера, окончательно пробужденный быстрой прогулкой через утренний лес. Озаренные кроваво-золотыми лучами восходящего на небосклон светила, озерные воды, едва колеблемые утренним ветерком, невесомым шелковым покрывалом предстали перед охотником. Берега озерные были несколько небрежно окаймлены узором зеленеющих кустов, камышей и согбенных в вечном своем плаче ив. Радостный лягушачий хор возвещал пришествие нового утра.

Вана присел на корточки у самой кромки воды и, зачерпнув горстью из двух ладоней, омыл лицо, уже во второй раз за утро. Потом он напился. Ледяная вода, собиравшаяся в озеро из горных ключей, освежила и тело, и разум.

Само собой, нелюди на озере не оказалось. Наверняка ушел ночью.

Надо было брать след.

Вана принюхался. Крылья носа широко разошлись в стороны, обнажая поросшие жесткими черными волосами ноздри. Чутье… Не просто так злые языки звали охотников «песьими детьми». Было и правда в этот момент в Ване что-то собачье.

Признаки того, что нелюдь был здесь, он нашел быстро: переломанные ветви, странные отпечатки ног во влажной грязи. Нелюдь не умел правильно ходить по лесу – такое и немногие из людей-то могут. А раз днем он идти не мог, по меньшей мере так говорили старые сказания, да и в найденном дневнике об этом было упомянуто, то одному человеку, тем более человеку, имеющему богатый опыт подобного рода дел, нагнать его не представляло труда.

Так подумал Вана.

Он шел три дня на восток, через болота и перелески, едва не угодив один раз в какой-то угасающий йом. Следы были достаточно хорошими для того, чтобы идти не напрягаясь. И хотя запасы провизии подходили к концу, Вана все же был в приподнятом состоянии духа. Отступить ему не давала охотничья гордость.

На привалах, недолгих и редких, он продолжал читать дневник. Книга эта, страница за страницей становящаяся все сложнее и лучше, заинтересовала его.

«Запись шестая.

Биб-ли-о-те-ка. Длинное сложное слово, словно ускользающее от языка. И обязательно с большой буквы.

Когда Народ совершал свой великий исход наверх, он постепенно утрачивал все великие знания, скопленные за века процветания. Всякий из нас тогда был уставшим и посеревшим от пыли. И тогда было решено собрать в одном месте все всё более редеющие знания и надежно огородить их в своеобразной Клети-с-разумом.

Дабы никто не прошел туда и не осквернил своим присутствием последнее святилище величайшей мудрости Народа, Клеть была защищена вратами из неразрушимого металлического сплава. Единственный ключ, приводящий в движение механизмы, открывающие ее, передавался между предводителями Народа, пока не оказался сначала у Наставника, а потом уже и у меня. Ныне же, окончательно осознав судьбу и долг Последнего, когда весь Народ уменьшился в размерах до одного лишь меня, стоило впитать в себя всю эту мудрость, что была сохранена. Ибо никто, кроме нас, не достоин владеть ею, ибо после нас она должна уйти из мира.

Если до сего момента во мне оставались еще какие-то следы беспокойства и неуверенности, то теперь, зная грядущие пути, вложенные в меня алгоритмы работают правильно, ведя к цели и даровав железную волю.

Я лишен свободы выбора, как и любой из Народа. Есть лишь путь. Путь Последнего.

Библиотека оказалась поистине величественной. Стоило только огромной, блестящей в неверном свете мха двери отвориться, как весь пещерный коридор озарил луч, столь ослепительно-белый, что, даже зажмурив глаза, все еще видел его неповторимое сияние. Если мы создали такой восхитительный искусственный свет – так зачем же нам и правда солнце, лишь обжигающее своими ничтожными лучами?

И в тот миг, преисполнившись благоговения перед самим собой, я вошел внутрь, воссоединяясь с тем, что по праву всегда было моим.

Вечное! Величественное! Правильное!

Теперь я поистине велик!

Велик!

Запись седьмая.

Величие оказалось ложью. О, какой же я безумец. Чего стоят все эти знания, все эти алгоритмы?!

Запись восьмая.

Брожу по пещерам в поисках пищи.

Поджег Клеть.

Что же, пожалуй, пришло время подробно поведать обо всем, произошедшим со мной в последнее время.

Стоило мне провести в Клети разума достаточно долгое время, как, сначала немного, а потом все больше и больше, призрачное сияние, точно сотканное из тумана символов, стало разгораться в Библиотеке, создавая повсюду мерцающий свет. Я созерцал круговращение математических формул. Нарастал рокочущий, кипящий гул, вдруг резко оборвавшийся с короткой вспышкой. Казалось, что она отняла у меня не только зрение, но и разум, самое драгоценное…

Я очнулся, но, видимо, уже много часов спустя, среди железных томов старых книг. В голове установилась какая-то пустая тишина. Звуки и образы медленно возвращались короткими пощелкиваниями. Даже сейчас тяжело описать это.

А потом, потом, когда разум мой восстановился, приняв… Величайшие знания, прекрасные и бесценные, стали его достоянием. Но прежде я пытался расколоть голову о камни, столь мучительным было это знание. Так казалось мне в тот миг. Знание, что превыше всего, перед которым стоит склониться в подчинении.