Чуждый разум

В зале кафетерия расположилась институтская молодежь. Люди пожилые, щадя свою печень, спустились в столовую, именитый ушли в ресторанный зал, подальше от самообслуживания, многосемейные толпились в очереди за антрекотами. Но обстановка в зале кафетерия тем не менее была принужденной. Не слышно было лихих кандидатских песен, научные сотрудники с деланным самозабвением кушали, искоса поглядывая на пришельцев.

— Вот тебе и «никакой огласки», — пробормотал Ахябьев, листая меню. — Эх, Гамлет, наивный ты человек. Хотел от нас скрыть то, что известно уже каждому официанту. Как-то встретит тебя жена твоя, Гамлет? Хотел бы я при этой встрече присутствовать.

— Ты думаешь?.. — понизив голос, спросил Мгасапетов.

— Абсолютно уверен, — ответил Ахябьев. — Да нас уже по Интервидению передают.

— А ты поменьше зыркай по сторонам, — посоветовал ему Фомин. — Веди себя как турист-европеец.

— Кто? Я? — высокомерно спросил Ахябьев. — Я, преодолевший сотни тысяч парсеков, должен сидеть, потупив глаза, среди своих, можно сказать, братьев по разуму? Да наблюдатель я или не наблюдатель? За что мне платят командировочные?

И Роберт Аркадьевич пронзительным взглядом окинул зал. За окрестными столиками произошло некоторое шевеление, и обедающие дружно накинулись на еду.

— А не произнесть ли речонку? — спросил Ахябьев. — Молчание какое-то удручающее. Поворотный момент, как-никак.

— Роберт Аркадьевич! — с отчаянием воскликнул Мгасапетов.

— Вас понял, — ответил Ахябьев. — Чистота Контакта превыше всего.

Мгасапетов выбрал себе жареную ветчину с горошком, Ахябьев — творожный пудинг и четыре молочных коктейля, Путукнуктин — кофе и пирожные, Фомин сосиски, кефир и холодный свекольник.

— Никогда не предполагал, — сказал Ахябьев, — что мое меню будет так остро интересовать миллионы. Ну-ка, Гамлет, покажи свое неумение резать ветчину вилкой. Это будет очень эффектный номер.

— Ай, оставь ты меня, — пробормотал Мгасапетов и, взяв ломтик ветчины двумя пальцами, принялся кушать.

Владимир Иванович Фомин не принимал участия в застольной беседе. Он методично раскрошил в свекольник сосиски, затем вылил туда кефир и начал хлебать. Была у Владимира Ивановича такая странность: он обожал смешивать в одном блюде первое, второе и третье. А потом чохом все поедал. Вкусовые нюансы его не интересовали, а экономия времени была значительная. Но сегодня Владимир Иванович впервые осознал, что его образ действий несколько отличается от обычного и может вызвать интерес окружающих. Поэтому он быстрее, чем всегда, буквально за три минуты покончил со своей тюрей, поднялся и сдержанным кивком дал понять, что намерен уйти.

— Ты куда? — в один голос спросили Ахябьев и Мгасапетов.

— Дела, — коротко ответил Фомин и, размашисто, твердо шагая, покинул пределы кафетерия.

— А вы знаете, ребята, это ОН, — тихим голосом сказал Роберт Аркадьевич. Телепатировать пошел, разрази меня громом.

— Ах, я забыл предупредить, — сокрушенно проговорил Мгасапетов, — что нам не следовало бы разлучаться.

— Ну, это наивно, Гамлюша, — насмешливо сказал Ахябьев. — Мы, слава богу, еще не под колпаком.

Между тем Слава Путукнуктин вел себя по меньшей мере загадочно. Некоторое время он с тупым удивлением смотрел на эклеры, которые сам себе принес, потом неуверенно взял чайную ложечку и, покраснев до слез, попытался отколупнуть кусочек обливки. При этом он озирался и потел. Эклер оказался слегка перезревшим. Он загремел на блюдце и вдруг, подпрыгнут, отлетел метра на полтора и скрылся под соседним столом. Тогда Путукнуктин сунул ложечку в нагрудный карман и заплакал.

— Я знал, — пробормотал он, вытирая рукавом слезы. — Я всегда это знал… Я всегда это за собой чувствовал…

Ахябьев поперхнулся коктейлем, Мгасапетов переполошился.

— Славик, ну что ты, Славик, — прошептал он, наклонившись над столом. Кушай, милый, кушай. Постарайся хоть что-нибудь съесть.

— Не могу, — бормотал Славик, сморкаясь в широкий галстук. — Честное слово, не могу. Стыдно мне… Я не умею, честное слово! У меня спазмы в горле!

— Подумаешь, спазмы! — уговаривал его Мгасапетов. — Надо быть выше этого! Глоточек кофе — и все пройдет.

— Глоточек! — Путукнуктин нервно засмеялся и тут же подавился слезами. — Тебе легко говорить! Ты человек, а я… я существо!

— Клянусь тебе, — истово сказал Мгасапетов, — я никогда не перестану считать тебя человеком!

— Нет, неправда, — прошептал Славик. — Ты меня уже боишься. Ты, наверно, думаешь, что я в любую минуту… Но это не так! Это само находит. Вот и сейчас нашло…

— А ты не ошибаешься? — понизив голос и тоже наклонившись над столом, спросил Ахябьев.

— В том-то все и дело! — сказал Славик и всхлипнул. — Я абсолютно уверен! У меня внутри все другое. Хотите, я сейчас начну испускать волны?

— Ради бога, Славик… — Гамлет Мгасапетов умоляюще сложил руки.

— А, боитесь! — сказал Славик с ожесточением. — Я всегда это за собой знал. Мне всегда были странны эти волосы, эти одежды, эта пища… Боже мой, знали бы вы, что вы едите, из чего все это состоит!