Чужаки

Гуляй, который ее запустил, сделал это скорее для других, нежели для себя. Сам он стоял как бы в середине и с удовольствием наблюдал веселое, по его мнению, кружение вокруг себя. Он давно уже перестал различать лица тех, кто вертелся вокруг него, а все, что они на лету кричали, казалось ему веселым смехом, прибаутками.

Ерофеич не чувствовал никаких неудобств, кроме домашней тирании. Для него карусель была только забавой чужих детей.

А Соус давно потерял способность отличать движение от неподвижности, а может, и вовсе такой способностью не обладал.

Вот и получалось, что интересы Сереги расходились с интересами его приятелей. А это не могло не сказаться на их отношениях.

В первый раз Серега почувствовал, что ему с приятелями не по пути, когда бригада Гуляя получила наряд на монтаж кормоцеха в Дерюгинском отделении. Правда, поначалу он даже обрадовался этому наряду, потому что работа была интересная и, что немаловажно для Сереги, денежная. По его подсчетам, здесь за какие-нибудь две недели можно было заработать рублей триста. Если прибавить их к тем деньгам, которые Антонина выручила за вещи, проданные в Большой Мурте, этого хватило бы, пожалуй, на то, чтобы купить крепкую еще избенку если не в самом Синюхино, то в какой-нибудь из окрестных деревенек, куда еще не добрались дачники. Это, конечно, не жизнь: сидеть в глуши, где нет ни магазина, ни яслей, ни постоянного сообщения даже с центральной усадьбой. Стоило ли из Сибири ехать в Россию, чтобы забиться в этакую нору. Большая Мурта располагалась хоть и за пять тысяч километров от Москвы, но это был настоящий поселок с торговым центром, Домом культуры, где три дня в неделю крутили кино, с баней и прочими удобствами. Серега не одобрял той торопливости, с которой Антонина спешила обзавестись своим домом, но, в общем, понимал ее. К тому же, он чувствовал за собой вину перед женой, и все время искал случая ее загладить. И вот такой случай представился.

Однако, получив наряд на монтаж кормоцеха, Гуляй почему-то не спешил ехать в Дерюгино. Он был как раз при деньгах и полон желания поскорее от них избавиться. Ерофеич и Соус этого ждали, судя по тому, как они оживились, когда Гуляй заявил, что, прежде чем ехать, надо бы заглянуть в район к старой знакомой Клаве.

— Степан Иванович, директор сказал, нужно начинать монтаж сегодня же, — встрял было Серега.

— Не спеши, — весело подмигнул ему Гуляй. — Он сказал, а ты и уши развесил. А если б он тебя послал сберкассу ограбить?

— Не уйдет кормоцех от нас, Сережа, — увещевал его Ерофеич.

— Два года лежало оборудование в ящиках и все никак руки до него не доходили, а тут вдруг приспичило… Если хочешь знать, — это даже не по-государственному — монтировать кормоцех под зиму, чтобы он потом целый год простаивал без всякого действия.

— Сука он, твой директор, — сплюнул Соус. — На чужом горбу в рай хочет въехать. Его к начальству потянут за то, что он план по картошке не выполнил, а он им — зато кормоцех введен в строй.

— Но по-моему, это выгодный для нас наряд, — не унимался Серега.

— Эх, паря, — положив ему руку на плечо, совсем по-отцовски сказал Гуляй. — Всех денег все одно не заработаешь, а живем-то один раз на свете…

Сереге ничего не оставалось, как ехать с приятелями в район. Правда, он про себя твердо решил не пить и по возможности уговорить компанию не задерживаться в городе. Но как видно, планам его не суждено было сбыться.

Клавдия встретила Гуляя и его бригаду как старых друзей, усадила за лучший столик у окошка с видом на автобазу, взамен грязной скатерти, об которую кто-то вытер руки, новую накрыла, крахмальную, все с теми же чернильными пятнами. Гуляй, как человек свой, сводил на кухню и самолично принес поднос с закусками, а Клавдия поставила на стол водку и бутылку кагора.

— Чтобы елось и пилось, чтобы хотелось и моглось, — провозгласил Гуляй, наливая всем водки, а Сереге сказал отдельно: — И за твое семейство. — Серега, который твердо решил не пить и уже подобрал несколько железных предлогов отказаться от угощения, почему-то послушно поднял фужер и выпил водку.

— Кагорчику для наборчику, — оживился Соус и быстро палил всем вина.

И все почему-то засмеялись, как будто Соус сказал действительно что-то смешное, и выпили. И Серега опять не отказался, а пил вместе со всеми, хотя мысленно и упрекал себя за слабость характера.

— Хорошая у тебя баба, Серега, — сказал Гуляй, — и девка хорошая растет. Завидую я тебе, паря, но не как жлоб какой-нибудь, а по-хорошему… понимаешь?.. Клава, спроворь нам, милая, чего подороже. Для своих корешей Гуляю ничего не жалко.

— Клавдия принесла пыльную пузатую бутылку, запечатанную сургучом. На бутылке было две этикетки. На одной крупно и красиво выведено название вина, а на той, которая сзади, написано много и мелко.

— Это что ж за бандероль такая? — спросил Гуляй, принимая бутылку в свои руки.

— Чего это там так много написано? — удивился Соус.

— Способ употребления, — важно сообщила Клавдия.

— Во дают, суки, — выругался Соус. — За кого они нас держат… Неужто мы без них не знаем, как надо употреблять.