Чужак в стране чужой

— Возможно, — согласился Джубал. — Способность человека объяснять свои недостатки и достоинства поистине безгранична, и я здесь совсем не исключение. Подобно вам, сэр, я интересуюсь деньгами исключительно в смысле их потратить, а потому — опять же подобно вам — никогда не разбогатею. С другой стороны, никогда не появлялась опасность, что я не сумею наскрести скромные средства, необходимые для удовлетворения моих низких пороков, ибо на это способен любой человек, достаточно сообразительный, чтобы не делать мелкий прикуп. Но богатство? Большое? Ты же видел сегодняшний фарс. Ну и как ты думаешь, мог бы я переписать сценарий таким образом, чтобы захапать все себе, — стать управляющим, фактически хозяином, отдаивая в свою пользу любую, какую только душа пожелает часть дохода? И при этом устроить все так, чтобы Дуглас меня поддержал? Майк мне доверяет, я его брат по воде. Неужели мне было бы трудно спереть его состояние?

— Д-да… пожалуй, что и так.

— Не «пожалуй что», а совершенно точно. Ибо наш Генеральный секретарь гоняется за деньгами ничуть не больше твоего, он слышит только призывные фанфары власти — а вот я по этой части глуховат на оба уха. Гарантируй я Дугласу (со всеми подобающими реверансами), что состояние Смита так и останется оплотом его правительства, он спокойно отпустил бы меня с нахапанным.

Джубал содрогнулся.

— Сперва я думал, что это — единственный способ защитить Майка от стервятников, и пришел в полный ужас. Ты не можешь себе и представить, что это такое — большое богатство, какой это Морской Старик.^{54} Сразу же появятся сотни просителей, они облепят тебя, как бомбейские нищие, и каждый будет требовать, чтобы ты поделился, чтобы ты кому-то что-то дал, чтобы ты куда-то инвестировал. Богатый человек становится подозрительным — ему редко предлагают честную дружбу; люди, которые могли бы стать его друзьями, слишком брезгливы, чтобы толкаться в толпе жадных рвачей, да и попросту побоятся, что их самих сочтут за просителей.

— Хуже того, ему придется все время боятся за своих близких. Вот ты, капитан, ты боялся когда-нибудь, что твою дочь похитят? Ты получал угрожающие письма?

— Что? Да помилуй Бог!

— Обладай ты таким богатством, какое свалилось на Майка, ты бы день и ночь держал при своих девочках охрану — и все равно не знал бы ни минуты покоя, ведь кто его знает, что там на уме у охранников. Ознакомься, если хочешь, с последней сотней похищений и ты увидишь, как часто их организуют самые доверенные люди — и как редко жертвы остаются в живых. Так стоят ли все эти деньги того, чтобы ради них рисковать жизнью своей дочери?

— А знаешь, Джубал, — задумчиво сказал ван Тромп, — я, пожалуй, останусь при своем перезаложенном доме.

— С чем я вас и поздравляю. Я хочу жить своей собственной жизнью, спать в своей собственной кровати — и чтобы никто меня не трогал! И вот получалось, что мне придется провести последние свои годы в конторе, отгородиться от всего мира армией секретарей да охранников и пахать на Майка, пахать с утра до вечера.

— А потом меня осенило. Ведь Дуглас — он все время так живет, у него и штат есть соответствующий. Если уж мы — ради свободы и спокойствия Майка — добровольно кладем к ногам нашего драгоценного Генерального секретаря всю эту огромную власть, почему бы не заставить его заплатить, взяв в комплекте с властью и безраздельно с нею связанную головную боль? И я совершенно не боюсь, что Дуглас что-то там сопрет — он не какой-нибудь там второразрядный политикан, у которого при виде каждой зеленой бумажки начинается обильное слюнотечение. А ты, Бен, не кривись, а моли лучше Бога, чтобы этот камень никогда не повесили на твою шею.

— Так что я повесил упомянутый камень на Дугласа — и теперь могу вернуться к своим цветочкам. Как я уже говорил, с деньгами все оказалось очень просто — нужна была только начальная идея. А вот ларкинское решение меня беспокоило, и беспокоило сильно.

— Не знаю, Джубал, — заметил Какстон, — по-моему, тут ты малость спсихел. Ну зачем был, спрашивается, весь этот цирк с «государственными почестями»? Пусть бы Майк попросту подписал отказ от всех прав, полагающихся ему по ларкинскому решению, — если они ему вообще полагаются.

— Ты знаешь, Бен, — вкрадчиво улыбнулся Джубал, — ты ведь вполне приличный журналист. Твои статьи даже можно читать. Иногда.

— Смотри-ка, поклонник объявился.

— Но вот понятия о стратегии у тебя чисто неандертальские.

— Ну, слава богу, — вздохнул Какстон. — А то я уже часом думал, что ты совсем теряешь форму.

— Когда это случится, пристрели меня, пожалуйста. Капитан, сколько человек осталось на Марсе?

— Двадцать три.

— И каков их статус, если по ларкинскому решению?

Ван Тромп помрачнел.

— Я не имею права говорить.

— Ну так и не говори, — посоветовал Джубал. — Как-нибудь и сами догадаемся.

— Шкипер, — вмешался Нельсон, — в отличие от тебя мы с Вонючкой люди штатские. Поэтому я буду говорить все, что мне заблагорассудится…

— И я, — поддержал его Махмуд.