Чужак в стране чужой

Все боги обладают исключительными правами — так почему же не Майк? Единый бог раскалывается на две, как минимум, части, а потом плодится и размножается — так поступает не только Иегова, а каждый из них. Боги, изначально множественные, будут плодиться как кролики — и с таким же небрежением людскими приличиями. Эти оргии — прямое и неизбежное следствие того, что Майк занялся божественным бизнесом, и судить их следует не по нравственным понятиям Поданка, а по олимпийской морали. А чтобы все это осознать, ты, Бен, должен сперва отбросить все сомнения в их искренности.

— Да разве я сомневаюсь? Дело только в том…

— Не сомневаешься? Для начала ты заключаешь, что они не правы, — исходя из нравственных норм, которые сам же и отвергаешь. Попробуй лучше рассуждать логично. В этом «взращивании близости» посредством сексуального единения, в этом единстве множественного нет и не может быть места для единобрачия. Если для их религиозного кредо существенно важно совместное сношение — твой рассказ не позволяет в этом сомневаться — с чего бы они держали его в тайне? Прячут то, чего стыдятся, — но они-то не стыдятся своих забав, они ими гордятся. Закрытые двери и уклончивые разговоры были бы возвращением к тому, что они отвергают, уступкой «благопристойности» — или ясным, кричащим свидетельством, что ты здесь посторонний, и вообще зачем тебя сюда пустили.

— А может, и не надо было.

— Не «может», а конечно. У Майка явно были сомнения, но Джиллиан настояла на своем, так ведь?

— Это еще хуже.

— Почему? Она хотела, чтобы ты стал одним из них «во всей полноте», как выражается Майк. Она любит тебя — без всякой ревности. Ты же ее ревнуешь — и якобы любишь, хотя по твоему поведению такого не скажешь.

— Кой черт, я же действительно ее люблю.

— Да? Тогда ты просто не понял, какой олимпийской чести тебя удостоили.

— Да, пожалуй, — хмуро согласился Бен.

— Я хочу предложить тебе способ пойти на попятный. Ты там не понимал, как это Майк избавился от одежды. Хочешь, скажу?

— Как?

— Чудо.

— Ради Бога!

— Может, и ради Бога. Спорю на тысячу, что это было чудо. Пойди и спроси у Майка. Пусть он тебе продемонстрирует. А потом пришли мне деньги.

— Слушай, Джубал, мне неловко брать у тебя деньги.

— А ты и не возьмешь. Так что, спорим?

— Джубал, съезди к ним сам и проверь. Я не могу туда вернуться.

— Они примут тебя с распростертыми объятьями и ни разу не спросят, почему ты ушел. Еще одна тысяча, что это предсказание сбудется. Бен, ты пробыл там менее суток и смылся. Провел ли ты тщательное расследование всех обстоятельств, на манер тех, которые ты проводишь перед тем, как обнародовать какие-нибудь скандальные факты из общественной жизни?

— Но…

— Да или нет?

— Нет, но…

— Бога ради, Бен! Ты клянешься в своей любви к Джилл — и относишься к ней хуже, чем к какому-нибудь жуликоватому политикану. Хоть бы один процент усилий, какие приложила она, чтобы вытащить тебя из неприятностей. Где был бы ты сейчас, если бы она действовала так же вяло? Думаю — в аду, на самой большой сковородке. Тебе, видите ли, не нравится свободное любодейство расположенных друг к другу людей, а знаешь ли ты, что тревожит меня?

— Что?

— Христа распяли за несанкционированные местными властями проповеди. Подумай лучше об этом.

Бен посидел, пожевал костяшку большого пальца и встал:

— Ну, я пошел.

— После обеда.

— Сейчас.

Сутки спустя Джубал получил телеграфный перевод на две тысячи долларов. Еще через неделю он послал Бену на адрес редакции факс: «Какого хрена ты там делаешь?»

Через пару дней пришел ответ: «Зубрю марсианский — аквабратски твой — Бен».

Часть пятая Его счастливая участь

34

Фостер оторвался от текущих дел:

— Кадет!

— Сэр?

— Этот юнец, которым вы интересовались, — он уже в досягаемости. Марсиане его отпустили.

— Простите, сэр, — смутился Дигби. — Я имею некие обязанности по отношению к некоему юному существу?

Фостер ангелически улыбнулся. Чудеса никогда не были обязательны — в Истине само уже псевдопонятие «чудо» внутренне противоречиво. Но этим молодым ребятам лучше учиться всему на собственном опыте.

— Ладно, пустое, — в его голосе появились отеческие нотки. — Всего-то и дел, что малое мученичество, я займусь им сам. Кадет?

— Сэр?

— Называйте меня просто «Фос» — все эти формальности хороши для полевых условий, здесь же, в центре, они совершенно излишни. И напоминайте, чтобы я не называл вас кадетом — в этой командировке вы показали себя с самой лучшей стороны. Каким именем хотели бы вы называться?

— У меня есть другое имя? — удивился Дигби.

— Тысячи. Какое из них вы предпочитаете?

— В данный эон я как-то не припомню.

— Ну, тогда… вы хотели бы называться «Дигби»?

— Э-э… да. Это очень хорошее имя. Спасибо.

— Благодарите не меня, а себя. Вы вполне его заслужили.