Чужак из ниоткуда 2

Как-то сразу я понял, что многое бы отдал, чтобы увидеть сейчас и маму с сестрой Ленкой. И дедушку с бабушкой! Конечно, и Наташу и даже Кофманов, и моих кушкинских друзей, но это уже немного другое. Папа, мама, сестра, дедушка с бабушкой — это семья, люди, родные мне по крови. Именно так, по крови. Потому что тело, в котором я живу, принадлежит землянину Серёже Ермолову. Да что там, я и есть уже во многом землянин Серёжа Ермолов. Горячая волна в моём сердце — лучшее тому доказательство. Она называется любовь. А выше любви нет ничего.

Глава двадцать первая Москва! Новая квартира. Гастрономические интересы Гужевой транспорт столицы. Телефонный звонок

Москва мне понравилась сразу.

Она превосходила столицу Гарада Новую Ксаму по размеру и со временем обещала вырасти в гигантский мегаполис, но всё ещё оставалась городом, соразмерным человеку, скажем так. Несмотря на весь свой размах.

Из аэропорта Шереметьево до станции метро Новые Черёмушки, рядом с которой отец получил квартиру, мы доехали минут за сорок, и всю дорогу я не отрывался от окна, разглядывая всё новые и новые виды.

Москва ненавязчиво и даже несколько отстранённо демонстрировала себя, показывая в свете угасающего дня, то широкий проспект; то самую настоящую деревенскую улицу с вишнями и яблонями за деревянными заборами и разлёгшейся в луже хрюшкой; то речную излучину; то высотку со шпилем, пронзающем вечернее небо; то прекрасную, хоть и обшарпанную церковь; то фабричное здание из тёмно-красного кирпича с торчащей рядом такой же трубой; то звенящий на повороте трамвай; то стайку весёлых девушек, смеясь перебегающих дорогу; то зелень парков и скверов; то первые электрические огни, загорающиеся в витринах магазинов и московских окнах.

— Ну что, — спросил отец, поглядывая на меня. — Нравится Москва?

— Да, — честно сказал я. — Очень!

— Лучше Нью-Йорка?

— Да я того Нью-Йорка, считай, и не видел. Два аэропорта и домой.

— А какие города видел? — в голосе папы слышался неподдельный интерес.

— Ну… все не перечислить, пап. Из более-менее крупных — Сент-Луис, Остин, Вашингтон краем зацепил, но быстро оттуда сбежал, Сан-Франциско, конечно.

— Почему конечно?

— Наверное потому, что он мне больше всех понравился.

— Красивее Москвы?

— Пап, он другой совсем! Там населения раз в десять меньше, чем в Москве. Плюс океан и залив. Про возраст я вообще не говорю. Москве сколько лет?

— Год основания — тысяча сто сорок седьмой, — вспомнил папа. — Первое упоминание Москвы в летописях.

— Получается восемьсот двадцать пять, — посчитал я в уме. — Почти тысяча! А Сан-Франциско в город начал превращаться, считай, только в тысяча восемьсот сорок восьмом во времена золотой лихорадки.

— Москва к тому времени несколько раз сгореть успела, — пошутил папа.

— Вот-вот, — сказал я. — США вообще молодая страна.

— Молодая да ранняя, — сказал папа изменившимся тоном.

— Не любишь Америку?

— А за что мне её любить? Я хорошо помню, как фактически в танке ночевал во время Карибского кризиса. А вы с мамой и другими жёнами офицеров и детьми на чемоданах в крытых «Уралах» сидели, ждали отправки в Союз.

— Это в Германии?

— Ну да. Десять лет прошло, а как вчера… Ты-то маленький был, не помнишь, наверное.

— Не помню, — сказал я.

— А Москву помнишь?

Я знал и помнил, что мы уже жили в Москве, когда папа учился в академии бронетанковых войск. Даже помнил, как пошёл здесь в школу и немного наш дом, расположившийся большой буквой «П» рядом со зданием академии. Тогда он казался мне воистину гигантским.

Однако все мои воспоминания о прежней жизни Серёжи Ермолова были нечёткими, смазанными, с трудом пробивающимися в моё нынешнее сознание. Гораздо лучше и яснее я помнил Гарад и жизнь Кемрара Гели. Но не признаваться же в этом родным и близким, м-да.

Тем не менее, что-то я помнил, о чём и рассказал отцу.

— Если хочешь, можем заехать в Лефортово, — предложил он. — Посмотришь на наш бывший дом. На школу. Правда это крюк…

— Давай в следующий раз, пап, — сказал я. — Мы же теперь в Москве надолго. Успею ещё.

— Ну да, извини, не подумал, ты же только с самолёта… Правильно, потом как-нибудь. Едем домой.

Квартиру отец получил на улице Гарибальди, в новом, только что сданном двенадцатиэтажном доме. Как и кушкинская, она была четырёхкомнатной, хотя и несколько уступала той по размерам. Зато планировка, отделка и общий, скажем так, комфорт не шли ни в какое сравнение. Никаких проходных комнат; центральное отопление; газ; горячая вода зимой и летом одним поворотом крана; паркет; застеклённая лоджия; второй этаж.

— Нравится? — с гордостью в голосе осведомился папа, когда я осмотрел кватиру.

— Ещё бы, — искренне сказал я. — Неужели мне не придётся больше топить печи и титан?

— Не придётся. Даже сарая нет, представляешь?

— Сарая-то ладно, — сказал я. — А спать где?

— Пока на раскладушках, — бодро сказал папа. — Мебель-то в Кушке. Потерпим?

— В Америке два месяца в трейлере спал, — сказал я. — А последнюю ночь и вовсе в пещере. Нормально.