Дверь развалюхи Шаня была распахнута настежь. Вышедший нам навстречу помощник следователя и «трупорез», худой, измождённого вида любитель запрещённой травки «Дохляк Пит», неприветливо буркнул:
― Явились, наконец… Я один тут должен задыхаться от вони? Тело пролежало на полу почти месяц. Запах стоял, сами понимаете ― приходится проветривать. Старик жил тихо, ни с кем не ссорился, соседи думали, он гостит «у родственников» ― торгует зельями в соседнем городишке. Правда, одна дура бубнит, что последний раз видела, как от Шаня выходил молодой налысо бритый мужчина… ― оба ― и ценитель «травки», и любитель вкусно поесть, дружно уставились на меня.
Вылезшая из двери с зажатым носом жирная клуша в засаленном платье с намотанным на голову шарфом сразу раскудахталась, тыча пальцем в сторону вновь прибывших:
― Вот же он, тот парень! Это он последним приходил к старику… убийца!
Я смерил её соответствующим ситуации взглядом, и она прикрыла рот ладонью, испуганно опустив голову:
― Тело там? ― как ни старался, голос предательски вздрагивал.
― Уже увезли… Ножевое ранение в сердце. Шань не мучился, умер мгновенно, убийца знал своё дело ― наверняка кто-то из клиентов. Эта шушера скора на расправу… Но тебе, Родж, придётся объясниться перед Лурком. Да, вот ещё что ― там, рядом с трупом есть надпись ― кровью, между прочим. Будете смотреть?
Я прикрыл рот и нос косынкой и первым вошёл в знакомую комнату. Всё было аккуратно убрано, никаких следов грабежа. Значит, приходили, чтобы убить… «Дохляк Пит» прав, у старика были все шансы покинуть этот мир именно так ― вокруг него постоянно крутилось одно отребье. Может, не сошлись в цене…
Подозрительные пятна помощник следователя обвёл мелом, чтобы не потерять, ведь на затоптанном полу их почти не было видно, к тому же, кровь давно впиталась в дерево. Пришлось взять стоявший на столе зажжённый фонарь Пита и, присев на корточки, смотреть…
Когда неровные закорючки, наконец, сложились в имя «Эрик», в висках застучало ― меня накрыло воспоминание, обрушив на голову сплетавшиеся в негромкий гул разнообразные звуки портового трактира. Нестройные, пытавшиеся одновременно петь и браниться голоса, звонкая ругань подавальщиц, визгливый хохот местных шлюх ― и среди всего этого хаоса ― я, медленно потягивающий тёплое, отдающее пряностями пиво. Внезапный, почти неощутимый укол чего-то острого под ребро и шёпот над ухом:
― За Эрика, сволочь…
Остин подхватил напарника под руку и потянул вверх, помогая встать. Его широкая физиономия выглядела не на шутку озабоченной:
― Тебе плохо, Дасти? Пойдём, как его, на воздух, ишь побелел…
На улице голова перестала кружиться, и я сорвал косынку, вытирая ею пот со лба:
― Поехали назад, из дома ничего не взяли… Ты прав, это кто-то из недовольных клиентов. Гиблое дело, концов не найти…
Толстяк кивнул, быстро вскинув обманчиво спокойные маленькие глазки:
― Кто такой этот
Я похлопал его по плечу:
― Ты прав, придётся поговорить…
В кабинете Лурка пахло дорогим табаком, значит, пока меня не было, приходил кто-то из «особенных» горожан, возможно, от Губернатора. Сам начальник Третьего отделения с головой зарылся в бумаги и к появлению новичка отнёсся без энтузиазма:
― Что ещё? Слышал, ты был последним, кто навещал старика…
― Последним его видел убийца, а я приходил занять денег на похороны Дарси. И получил всё без вопросов ― он любил
Лурк поднял голову, окинув меня затуманенным взглядом:
― Допустим, а дальше?
Не дождавшись приглашения, я плюхнулся на стул, выложив историю про «Эрика». Он поморщился:
― И это всё? Не густо… Значит, не помнишь, кто это такой? Выходит,
Я усмехнулся:
― У меня нет ни друзей, ни родных. Самый близкий человек сейчас… это Вы, Лурк ― ни на шаг не отпускаете от себя беднягу Дасти.
Начальник вздохнул:
― Смешно… ну что ж, буду иметь ввиду. Всё, иди работай…
В голове царил сплошной бардак, и не только потому, что я винил себя в смерти старика ― к нераскрытым тайнам Дарси прибавился ещё и этот незнакомый
Я вышел в начинавший расцветать осенними красками запущенный парк возле здания Тайного Сыска, неторопливо меряя шагами садовую дорожку, когда увидел на скамейке задумчиво грызущего пирожок Остина.
Молча опустился рядом и тут же был одарен румяным, ароматным творением рук его хлебосольной жены:
― Угощайся, Дасти, это с яблоками, как ты любишь…
Благодарно принял подарок, только сейчас вспомнив, что забыл сегодня позавтракать: