Карина подняла на него горькие глаза. В лице ни кровиночки, даже лоб повлажнел от тайной муки. Но ответила спокойно:
— Мое это дело, хоробр. А ты бы лучше ушел. — Третьяк почесал мохнатую голову.
— Как же… Я Бояну служу, а ты его дочка. Боян не простит мне.
— Да что ему!
— Не скажи. Я ведь вижу, как теплеют его глаза, когда ты появляешься.
Карина только вздохнула с дрожью.
Однако подлинный страх она ощутила, только когда сумерки стали сгущаться. Косилась на любую тень, вздрагивала от любого звука.
Оставив возившегося с оружием Третьяка, Карина поднялась наверх, в горницу Олисьи. Здесь было богато, на половицах коврики тканые, ложе с резной спинкой, перина на нем пышная, как у купчихи какой, в изголовье гора подушек. Ох, и заругалась бы строгая хозяйка, проведав, что девка хозяйничает в ее горнице. Но Карина зашла сюда не случайно. Горница Олисьи имела широкое окошко, через которое можно было вылезти. Чуть ниже шел скат крыши, а еще ниже, по стене, проходил резной карниз, по нему и можно было выбраться. Все это Карина уже присмотрела, как возможный путь к бегству Она не хотела уступать, как предназначенная в жертву добыча.
Не посмев коснуться пышной постели Олисьи, девушка опустилась на коврики на полу, оперлась спиной о стену. Сидела, обхватив колени, ждала. Напряженная, словно окаменевшая.
Ночь, самая короткая и радостная ночь в году, наползала, как погребальный саван. Хотя было тепло, Карина дрожала в ознобе. Поджала под себя босые ноги, натянув подол. Размышляла. Вот сейчас, наверное, уже жертву Купале принесли, потом хороводы повели, поют, пируют. Народу тьма. Ее сперва будут выглядывать в толпе, решив, что, скорее всего девка постарается укрыться среди людей. А как сообразят, что нет ее, — сюда придут. Но дом стоит как пустой, закрытый. Окошко в горнице Олисьи не в счет — могла хозяйка по теплому времени оставить и открытым. А окошко высоко, сюда не всякий и взобраться сможет. Вот ее Торир сможет, ловок ведь, как кошка.
Почему-то Карина была уверена, что убивать ее придет именно он. Вспомнилось, каким убийственным взглядом он порой глядел на нее. Как сегодня глянул. Но ведь не убил ее ранее? Вот на это она и надеялась. Было же в его душе что-то к ней, не забыла еще… Хотя она столько узнала о нем, что оставлять ее в живых теперь было опасно. Это она понимала. Как понимала и то, что последняя ее надежда — убедить его в том, что она не предаст. Но как это сделать, когда он может не дать ей и слова сказать? И ледяные мурашки вновь ползли по коже Карины. Она храбрилась, пытаясь не позволить обреченности овладеть собой, помутить разум.
Тихо было кругом. Лишь иногда то тут, то там лаяли собаки, спущенные с цепи в опустевших дворах. Нет-нет и Жучок подавал голос. Вот за забором раздалась поступь городской стражи. Шли, бренча булатом, пели что-то невеселое. Да и какая радость, когда все празднуют, веселятся, а им выпал жребий службу нести в опустевшем граде.
За окошком ярко светит луна. А в горнице Олисьи темень черная. У Карины совсем занемела спина, прилегла на половицы, слушала, как трещит где-то сверчок, да порой различала поскрипывание половиц под шагами Третьяка, звяканье булата на его доспехах. Надо было все же услать воина, однако она была рада, что хоть кто-то рядом остался. Все чувства девушки были до предела обострены, она различила даже звук, когда Третьяк стукнул ковшиком по бадейке с водой, зачерпнул. И…
Карина резко села. Явственно услышала звук, как будто что-то тяжелое рухнуло, звякнули булатные пластины. У девушки от ужаса зашевелились волосы на затылке. Поняла, что в доме еще кто-то есть.
Медленно поднявшись, она вслушалась. Месяц светил с иной стороны, высвечивая только проем окна. И в этой темноте не было слышно ни звука. Однако Карина знала, что некто невидимый, опасный находится совсем рядом, ищет ее. Девушка стала отступать к окну, двигаясь вдоль самой стены, стараясь не скрипнуть половицей. От ужаса почти не дышала, опасаясь лишь, что ее выдаст бешеный стук сердца.
Наконец она добралась до окошка, змейкой выскользнула наружу. Сползла по доскам покатой кровли, босой ногой нащупала идущий по внешней стене карниз. Стала медленно двигаться вдоль него. Еще шаг, еще. Она задевала щекой шершавую поверхность бревен, ощущала запах нагретой за день древесины, мха в пазах. Боялась оглянуться и обнаружить, что во дворе есть еще кто-то, кто может заметить ее на фоне темной, не освещенной луной стены.
Достигнув угла, Карина ухватилась за скрещенные бревна сруба. Спуститься тут было легко, но она прежде глянула вниз, огляделась. Вроде пусто, лишь посреди двора, в полосе лунного света, лежит неподвижная тень Жучка.
Карина быстро слезла, стремглав кинулась к калитке у ворот. Как ни старалась, но засов загрохотал, когда она вынимала его из пазов, скрипнула и створка, едва налегла на нее. И тотчас — какой-то звук сзади, словно кто-то спрыгнул с высоты. Карина кинулась прочь, побежала со всех ног, полетела.