Чужак

Я тоже погасил свет, забрался в спальный мешок и улегся на спину. Положив руку под голову. Хотя было уже далеко за полночь, спать не хотелось. Точнее, не чувствовал, что готов уснуть. Рассказанное Фениксом крутилось в голове, как бегущий по кругу поезд. Множество вопросов так и остались невысзанными. Но ведь так всегда, верно? Умные вопросы приходят тогда, когда шанс уже упущен. Интересно, на что вообще похожа жизнь еще двадцати мужчин и женщин, изолированных от мира в бетонном бункере? Не страдают ли они нервными расстройствами? Не доходит до того, что хочется свернуть голову соседу, который постоянно храпит во сне? Эти перегородки из оштукатуренных панелей слабая защита. Запрещены ли здесь романтические, так сказать, связи? Или тут каждую ночь устраиваются буйные оргии? Выходят ли эти ребята из бункера подышать свежим воздухом и увидеть настоящее солнце? Нет, пожалуй, нет. Судя по всему, они настолько боятся инфекции, что не рискуют даже голову высунуть за дверь. Еще бы, а вдруг вдохнешь этот чертов вирус, если он передается воздушным путем. Бедняги обречены сидеть в своем бетонном логове, как те моряки на атомных субмаринах, которые по полгода проводят подо льдом где-нибудь в Арктике.

Я лежал в спальном мешке, а вопросы крутились, кружились… Господи. Почему все эти мысли вспыхивают именно по ночам? Почему они так гремят в голове, что не дают спать? Наверное, тревоги и страхи, которые днем держишь под замком, вырываются на свободу именно ночью, и тогда ты лежишь без сна, уставясь в потолок. И шансов на то, чтобы забыться, у тебя не больше, чем на то. чтобы подняться с кровати в воздух и летать по комнате. даже когда мне удавалось отвлечься от того. что рассказал Феникс, я тут же начинал думать о том, спасся ли Бен. Он неплохо управлялся с тем внедорожником, и, вероятно, оставил шершней с носом, подарив им на прощание запах гари и фонтан вырванного с корнем мха. Сердце мне подсказывало, что с Беном все в порядке. А раз так, то проблема у меня одна — уснуть.

Но это было нелегко.

Считать овец?

Но овцы превратились в шершней. В моем воображении они проникли в бункер через заднюю дверь. Я прислушался. Теперь, когда меня не отвлекали ни разговоры с Микаэлой, ни телевизор, я слышал все звуки убежища: пощелкивания, гул, шорохи. Ничего особенного, обычные звуки работающих систем. Но, конечно, воображение превращало их в топот босых ног бегущих по коридору убийц.

Господи, я уже жалел, что не оставил при себе ружье. Желал, что… впрочем, ладно, черт с ним.

Я включил свет.

Ну же, Валдива. Успокойся. Это только разгулявшееся воображение. Не заводись. Расслабься. Ты в безопасности. И Микаэла в безопасности. Через стены метровой толщины не пробьются никакие шершни.

Только вот проклятое воображение не желало слышать доводы разума. Оно превратилось в незнающего покоя мучителя. Оно дергало как больной зуб, заставляя быть настороже.

Я выбрался из спального мешка, слез с кровати и прошел в ванную. Выпил воды, вернулся в комнату. Разумеется, коридор был пуст. Никаких шершней. Никто и ничто не могло проникнуть сюда извне. Даже комар.

Я остановился у спальни Микаэлы. Из-за двери доносилось ее ровное дыхание. Возьми с нее пример, Валдива. Иди спать, приятель.

Вернувшись к себе, прикрыл дверь и только тут заметил, пришпиленный к ней конверт. Должно быть, он был там все время, но попался на глаза только теперь. Впрочем, такой и проглядеть нетрудно. Через прозрачный пластик проступали слова. ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА. ВСПОМОГАТЕЛЬНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ. ИНСТРУКЦИИ НА СЛУЧАЙ ТРЕВОГИ. НЕ ВЫНОСИТЬ ИЗ КОМНАТЫ.

Отлично, есть что почитать перед сном.

Запомните эти сигналы

Непрерывная сирена: угроза ракетного нападения.

Пульсирующий зуммер: ядерный взрыв вблизи бункера.

Гудок: пожар внутри убежища.

И так далее. Я бы, наверное, потерял к инструкции всякий интерес, если бы не сделанная карандашом приписка в самом низу: «В случае прямого попадания ракеты поцелуй себя в задницу».

Похоже, кто-то, побывавший здесь до меня, был не лишен чувства юмора. Присмотревшись, я обнаружил ни листке оттиски, позволявшие сделать вывод, что парень, спавший на этой кровати раньше, увековечил свои остроумные размышления и на другой стороне листка. Пластиковый конверт не был запечатан полностью, поэтому вынуть инструкцию не составило большого труда. Я захватил ее с собой в постель.

Ох, Валдива, читать в два часа ночи чей-то навеянный скукой и бессонницей берд — это уже клинический случай. Случай клинического отчаяния.

Я перевернул листок чистой стороной. Ну конечно, этого и следовало ожидать. Центральное место занимал карандашный рисунок, изображавший мужчину и женщину, совершающих акт совокупления в позиции «он сзади». Рисунок сопровождала подпись: «Доктор Рестлер предпочитает эту процедуру инъекции».