Чужая жизнь

И как обида захлестнула его когда раненый в ноги лейтенант приказал его оставить и уходить и он бежал по плотному песку и стыд жёг его, а удара по голове он не почувствовал. Просто потерял сознание и, наверное, упал, а очнулся уже в воде от холода и вместе со мной.

Но мы обязательно победим. Он, Александр Малахов это знает, потому что я не могу ему соврать. Правда я не всё рассказал, но им этого и не надо. Пусть это умрёт вместе с нами.

И как бывает больно, когда жёлтый шарик внутри головы становится оранжевым и хочется просто пустить пулю себе в висок, чтобы больше никогда не чувствовать этой убивающей наше общее сознание боли.

И о том, что я прав. Мы и правда сильно задержались на этом свете, но он всё равно рад что так получилось, потому что они опять встретились с Катей, которую Сашка давно любит. Просто он раньше стеснялся и не знал, как это сказать, а теперь знает и стесняться давно нечего. Ведь его уже нет, но пока есть мы. Ненадолго, но бояться, что это произойдёт не надо.

Мы говорили это разными словами и почти на разных языках и нам поверили. Это было видно по их глазам. Ведь я вел свой рассказ с добавлением так удивлявшего всех современного сленга, с новыми никому не известными словами-паразитами и с множеством терминов, которые они никогда не слышали, а Александр Малахов рассказывал всё словами простого рабочего паренька научившегося читать без запинок только на пограничной заставе. И слова Сашки были им ближе и доступнее.

А потом ребята ушли, а Катя осталась. А я и не возвращался, забившись в самый дальний уголок нашего с Сашкой сознания чтобы даже отголоском мыслей не помешать давно влюблённым друг в друга людям. И не вылезал оттуда до тех пор, пока Катя не ушла.

Ушёл и Сашка. Он так решил, потому что я лучше знаю, что и как сделать чтобы похоронить в этих лесах как можно больше эсэсовцев. А он будет мне помогать. Потом. Когда у меня уже не останется сил жить.

* * *

За час до заката баркас ушёл, увезя почти всех, кому я приказал уходить. Они переночуют на острове и на рассвете пойдут дальше, а мы будем ждать гауптштурмфюрера с его отморозками. И дождёмся. И пусть егеря не обижаются.

Вот только старшина никуда со всеми не уплыл. Состояние его было хуже не куда. Он уже давно не ходил и сюда его принесли на носилках. Поэтому старшина сказал положить его у пулемёта и уходить, но мне так было не надо. Это широкая река. По сравнению с той которая за нашими спинами. Здесь надо иначе. На этой реке можно пободаться. И я даже знаю как.

— Уходили бы вы… Саша… Я сам здесь… сколько смогу… я постараюсь продержаться… сколько смогу… правда… вы идите… — Говорил старшина надрывно, через силу, постоянно сплёвывая тягучую слюну со сгустками крови, задыхаясь и подкашливая.

Но мне не нужно чтобы этот пограничник умер бесполезно и бессмысленно, как только откроет огонь. Старшину убьют сразу, если он высунется в том месте куда его положили, принеся сразу после высадки — здесь расстояние для стрелков, даже укрывающихся в лесу на том берегу мизерное, а пулемётчик с MG-34 в руках ничем не прикрыт. Пусть сначала за себя отомстит. Так умирать легче.

— Нет товарищ старшина. Одному здесь делать нечего. Я скажу больше. Сидеть вы будете тихо до самого последнего и только тогда, когда они нас всех массированным огнём заглушат, опять накачают лодки и спустят их на воду вы выступите с сольной программой. И будете бить во фланг по лодкам, по десанту и по тем, кто будет прикрывать десант.

Долго эсэсовцы вам стрелять не позволят — убьют. Стреляют они хорошо, но ленту в пятьдесят патронов вы выпустите. Жаль, что это не «Максим», за щитком дольше бы прожили, да и патронов в нём намного больше, но что имеем тем и пользуемся. Можем ленту составить. Пусть будет сто патронов, но и так егерям мало не покажется. Может и командир их на пятак, к которому вы из леса вышли вылезет, а если нет, то всё равно поквитаетесь от души. А перед этим мы уйдём, и вы нас прикроете, чтобы они всей сворой за нами не кинулись.

Мне нужно чтобы Брандт думал, что они нас вот-вот догонят, а я их проведу мимо Яковенко. Ему тоже нужно с егерями поздороваться, а с некоторыми и попрощаться.

А до этого вы товарищ старшина будете сидеть тише воды ниже травы. Даже когда нас убивать примутся. Иначе всё это будет зря. — Позицию для старшины я определил метрах в трёхстах от устья и не у уреза воды, а повыше — у самого перелеска. Там лежал очень удобный камешек в несколько тонн весом, напрочь закрывающий старшину с его пулемётом от фронтального обстрела с того берега.