Только абсолютно извращенный зверь мог бы увидеть в худенькой девочке с грязным лицом и спутанными волосами объект сексуального влечения. Ребра Анжелы рельефно выпирали, руки были тонкими, как две макаронины. Но, похоже, мужчинам девочка пришлась по вкусу, потому что в комнате раздался одобрительный ропот. Содрогаясь от ужаса и отвращения, Иветта спустилась с ящика и поспешила к себе.
— Меня все время рвало, — прошептала она, обращаясь к Фифи. — Я подозревала, что Альфи проделывает это с Мэри, и была уверена, что он спал со старшими девочками, когда они еще жили здесь. Но Анжела ведь такая маленькая! У нее не было ни груди, ни бедер, совсем ребенок. Я должна была сразу позвонить в полицию, но я так испугалась, и мне было плохо.
Фифи тоже стало плохо. Если бы у нее в желудке была какая-то еда, ее бы вырвало. Она подозревала, что Альфи Макл разрешал другим мужчинам за деньги спать с его детьми, но просто думать и предполагать что-то ужасное и вдруг осознать, что весь этот кошмар оказался правдой, — это совсем разные вещи.
— Ты знаешь, кто из мужчин изнасиловал Анжелу? — спросила она.
— Qui, — прошептала Иветта. Она вся дрожала. — Я никогда его не видела, но слышала его голос и знаю, что это тот крупный мужчина, который часто приходил к Маклам. Мне известно, что его зовут Джек Трумен, потому что Молли на каждом углу кричит о том, что дружит с таким богатым и влиятельным человеком.
Это имя ничего не сказало Фифи, но он вполне мог оказаться тем человеком в красном «ягуаре».
— Он пошел с Анжелой наверх? — спросила она.
— Тогда я не знала об этом, — сказала Иветта. — Позже, когда несколько мужчин уехали, я снова вышла в сад. Я надеялась, что ошиблась, но затем услышала звуки, доносящиеся из спальни наверху, — ритмичный скрип старой кровати и плач бедной Анжелы.
Фифи вздрогнула.
— И что потом?
— Я слышала плач девочки утром. Думаю, Молли избила ее, чтобы она замолчала, а затем вся их семья отправилась на пикник. Я была… Как это говорят? Без ума?
— Невменяемая, — машинально поправила ее Фифи, вспоминая Маклов, выходящих в тот день из дома в праздничных нарядах, и свое веселье по этому поводу.
— Да, именно невменяемая. Я хотела пойти туда и успокоить Анжелу. Мне было так жаль ее! Так что я перелезла через забор во двор к Маклам и вошла в дом.
Иветта описала, какой бардак царил в кухне, и Фифи заново пережила все то, что увидела в тот день.
— Я пошла наверх и открыла двери. Анжела была там. Она мучилась, как я мучилась когда-то, много лет назад. Она была в крови, ее половые органы напухли. Девочка смотрела на меня такими огромными глазами, и в них я прочитала, что она знает: это будет происходить с ней каждую пятницу, и даже если я заберу ее сейчас к себе и буду о ней заботиться и вызову полицию, она никогда не сможет об этом забыть. Как не смогла забыть я.
Иветта издала скулящий звук и начала раскачиваться.
— Так что ты с ней сделала? — спросила Фифи, крепко обнимая француженку. Она хотела услышать что-то, что совсем не вязалось с увиденным тогда в доме, потому что все еще не верила, будто Иветта была способна убить ребенка.
— Анжела молчала. Я думаю, она была в шоке. Я положила руку ей на лоб и сказала, что пришла помочь ей, но она не пошевелилась — лежала неподвижно, словно парализованная. Только смотрела на меня умоляющими глазами, и мне пришло в голову, что девочка просит ее убить.
Иветта немного помолчала, затем заговорила снова, неожиданно холодным, твердым голосом, в котором не было раскаяния.
— Я взяла подушку и прижала к ее лицу. Она даже не сопротивлялась. Только руки подняла… вот так.
Фифи почувствовала трепыхание рук Иветты, хоть и не могла их видеть.
— Все случилось быстро. Я подождала, пока ее руки опустились, затем убрала подушку. Девочка была мертва. Она больше никогда не переживет ничего подобного. Я вышла на лестничную площадку, у них там комод. Нашла чистую простыню и накрыла ею Анжелу. Затем вернулась к себе.
Не в силах справиться с потрясением, Фифи молчала. Фифи понимала, что заставило Иветту так поступить. Она не сомневалась, что когда француженка увидела изнасилованную и избитую девочку, в ее памяти ожили кошмары, пережитые ею во Франции. Может, после того как ее изнасиловали в первый раз, Иветта тоже лежала вот так в кровати, желая умереть.
Она сделала это из жалости — положила конец страданиям смертельно раненого животного. Дала Анжеле то, о чем та, должно быть, молча молила в тот момент.
— Теперь ты понимаешь, почему я не хочу жить? — неожиданно спросила Иветта, нарушив молчание. — Это убийство на моей совести. Я не смогу о нем забыть. Теперь ты меня боишься?
— Нет, я тебя не боюсь, — медленно сказала Фифи. — Я понимаю.
Некоторое время она лежала молча. Фифи тошнило, у нее кружилась голова. Чудовищность рассказанного напугала ее. Только подумать: все это происходило совсем рядом, через дорогу от нее! Семилетнюю девочку продали тому, кто больше заплатил! Разве женщина может быть такой бесчеловечной?