Чужая жизнь

Я с недоумением посмотрел на него и только сейчас заметил, что в порыве гнева схватил Бурелома за рубашку на груди и теперь держу его в полуметре над полом. Надо заметить, что рубашка оказалась на удивление прочной, потому что держала немалый вес торговца и даже не думала рваться. Прямо чудо, а не рубашка.

Несколько смутившись, я немедленно выполнил просьбу купца и постарался загнать ярость обратно в ту дыру, из которой она вылезла. К сожалению, сказать было проще, чем сделать. Потому что при одной мысли о том, ЧТО эти чертовы фанатики могли сделать с Элизаррой, сознание затягивала кровавая пелена. И появлялось страстное желание крушить все и вся. Пару минут я стоял напротив Бурелома и боролся с собой. При этом кулаки мои сжимались аж до хруста.

– Где…она? – спросил я, тяжело дыша – борьба с самим собой выжала меня досуха.

– Хм, не мог бы ты сначала вывести меня отсюда, – после секундной паузы спросил Бурелом. – А то что-то здесь неуютно.

«Купец всегда остается купцом, – устало подумал я. – Даже находясь в кандалах, он в первую очередь думает о своей выгоде. Впрочем, мне все равно пора отсюда сматываться. Тем более что в таком состояние я и с тараканом не справлюсь».

– Ладно, пошли, – кивнул я и направился к выходу.

– Я бы и рад, – раздалось мне в спину. – Только без посторонней помощи мне не снять цепи. Иначе бы я давно покинул сей негостеприимный дом.

Я заскрежетал зубами, но все-таки вернулся. Пара осторожных взмахов клинком и цепи опадают на пол, а на руках купца остаются железные браслеты с коротенькими цепочками. Они остались потому, что в нынешнем состоянии я не решился махать клинком близко к живым людям, здраво опасаясь отрезать что-нибудь лишнее.

– Теперь все? Мы наконец-то можем идти?!! – раздраженно спросил я у Бурелома.

Тот несколько виновато посмотрел под ноги. Я проследил его взгляд и заскрежетал зубами громче прежнего, потому что ноги купца сковывала еще одна цепь.

– А сейчас? – избавившись и от этого железа, спросил я, и на этот раз мой голос был ласков как никогда, угрожающе ласков. – Сейчас-то мы может идти?

– Конечно! – убежденно кивнул он. – И благодарю за помощь. Самому бы мне ни за что не удалось снять эти проклятые цепи!

Я только отмахнулся от его слов. Хотелось покинуть это место как можно скорее, потому что у меня начинали появляться нехорошие предчувствия. А обычно вместе с ними приходили крупные неприятности. Встречаться же с этими неприятностями страстно не хотелось. Интересно, с чего бы вдруг?..

«Наверное, потому, что ничего хорошего они не несут, – рассуждал я, двигаясь к выходу. – Несомненно, жить без трудностей непереносимо скучно. Но когда вместо жизни сплошные трудности, со временем начинаешь смотреть на эту ситуацию несколько по-другому. Например, все больше ценишь покой и чаще работаешь головой, дабы избежать тех неприятностей, которых еще можно избежать и максимально отдалить те, встреча с которыми неизбежна».

Вдвоем мы без происшествий покинули блок еретиков и прошли коридор статуй. Надо заметить, что Бурелом был сильно озадачен, увидев прорезанную мной дыру в стене и за ней разгромленную комнату. Но, видя моё не слишком располагающее к беседе настроение, решил пока повременить с расспросами.

Вар-Хиш ждал на том же месте, где мы расстались. Откровенно говоря, сначала я его не заметил. Может, виновата усталость, может я в который уже раз слишком глубоко ушел в свои мысли. Но как бы то ни было, сперва я даже решил, что орк предпочел слинять, не дожидаясь меня. И поэтому его появление стало большой неожиданностью. Вроде бы казалось: где тут прятаться – прямой коридор без каких-либо ниш. Ан нет, зеленокожий сумел встать в тени так, что я просто не обратил на него внимания и потому чуть не снес ему голову клинком. Благо не снес. Во-первых, отдать ему должное – он действительно обладал очень даже неплохой реакцией. А во-вторых, я просто не успел заново сформировать убранный за ненадобностью меч. Так что можно сказать, что Вар-Хиш родился в рубашке, иначе бы никакая реакция его не спасла, ибо против моей не выдерживала никакого сравнения.

Впустую махнув рукой без уже ставшего привычным лезвия, я недовольно поморщился из-за собственной непредусмотрительности. Впрочем, раздражение было мгновенно смято радостью от того, что я все-таки не прикончил случайно зеленокожего. Просто потому, что убивать мне до сих пор противно. Я даже начинал сожалеть о том, что не оглушил сразу старика из потайной комнаты. Ведь не промедли я тогда – хрыч остался бы жив. А так его смерть легла на мою совесть. Не скажу, что готов был упасть на колени и, посыпая голову пеплом, уйти в монастырь на веки вечные. Нет, это было бы наглой ложью. Потому что девяносто пять процентов людей, пережив всю гадость, произошедшую со мной за время пребывания в этом мире, без сомнения, растеряли бы всю ту чушь, которой общество пичкало нас с детства. И переменили бы свои «радикально» гуманистические взгляды на гораздо более умеренные. В смысле, убивать, только когда нет иного выбора.