Чувство вины

И почему она родилась женщиной?! Это так несправедливо – быть женщиной. Баба рожает, чтобы ее не сочли больной. Из-за отсутствия фантазии. От желания наследить в мире, вроде как свое имя вырезать на скамейке. Чтобы привязать мужчину, не ощущать себя несостоявшейся, если нет денег или положения. Чтобы отвлечься от депреса, а у нее, наоборот, депрес от одной только мысли о беременности. Рожать, терпеть, ухаживать, выслушивать, поддерживать, воспитывать. Ради чего? Чтобы в старости помог колесо поменять? Стакан воды подал? Она достаточно обеспеченна, наймет сиделку.

Курица груб. Невнимателен. Думает только о своей никчемной карьере. Девку эту голую рисует уже полгода, крест на нее надел и шапку церковную, а зачем – сам не знает. Не может объяснить, что хочет выразить. Говорит, политическое высказывание. Когда закончит, неизвестно, но он уже волнуется, ждет преследований, готов политического убежища просить, боится, как бы на родине за святотатство не арестовали. Пройдет несколько лет, он так и не прославится и пополнит толпу мужчин-неудачников среднего возраста. Тех, кто первую половину жизни ждет наступления счастливого будущего, а вторую – жалеет об упущенных возможностях.

Ее идеал – семья, в которой муж и жена трахаются, с кем пожелают, и честно рассказывают друг другу о своих приключениях. Ложь и тайны разъедают то, что в телешоу называют «отношениями». Но не может она взять да и рассказать Курице, что носит не его ребенка. Он не настолько передовой. Не хочет она ставить его перед таким выбором. Он, чего доброго, примет ее такой, какая есть. А это и будет самое отвратительное. Слабый мужчина, который со своей бабой совладать не может. Если он и такой, то не она откроет в нем эти качества.

«Прости. Психанул. Очень тебя люблю», – он написал ей эсэмэску в соседнюю комнату.

Услышал сигнал ее телефона.

Вскоре и его телефон просигналил.

«Я беременна, а ты орешь на меня. Что будет, когда я рожу? Ты бросишь меня с ребенком. А я на старости лет буду с ним нянчиться».

Она написала это, а думала о другом: если бы ему так не приспичило быть папашей, она не была бы вынуждена идти на ухищрения, ложиться под хлыща из пентхауса. Хоть тот и рассказал кое-что полезное о рынке акций. Да и в постели оказался не промах. Все-таки свежий воздух и здоровое питание имеют значение.

Получив сообщение, Курица вздохнул, как перед работой, которой нельзя избежать, но которая не столько трудна, сколь занудна, вздохнул и стал писать про свою минутную слабость, про то, что он несказанно счастлив, что наконец случилось то, что случилось, что он благодарен и… Он хотел что-то еще написать, но из закромов памяти высунулась утренняя фотография. Курица помрачнел, ничего больше к посланию не прибавил и отправил как есть.

– Ты меня любишь? – Блондинка подошла и заглянула ему в глаза.

– Люблю, – ответил Курица, отворачиваясь.

– Правда? – Блондинка развернула его лицо к себе, как монитор. – Почему ты со мной? Я же старая.

– Ты меня возбуждаешь, – не соврал Курица.

– Не надо нам ссориться. Важно, чтобы ребеночек чувствовал, что мы серьезно друг к другу относимся, и не ушел от нас.

Они обнялись.

– Я чувствую, у тебя все получится с этим рестораном. Это будет модное место. Ты станешь знаменитым. Он в тебя поверил, ты невероятно талантливый.

– Я сейчас туда собираюсь. Пойдем вместе.

– Ты правда хочешь, чтобы я пошла с тобой?

Эта ее дурацкая манера сомневаться в его искренности. И как в ней сочетается умение руководить и эти приступы сомнения?

– Хочу.

– Только голову помою.

– Ты же мылась недавно.

– Голову не мыла.

– Минут за десять-пятнадцать успеешь? Я хочу пешком, нет настроения за руль садиться.

Блондинка радостно кивнула и заперлась в ванной. Через полчаса он стучался к ней в дверь. Раскрасневшаяся, с распушенными волосами, блондинка вырвалась к нему в клубах пара. Словно из кипящей кастрюли выпрыгнула.

– Я ужасно выгляжу!

– Может, тебе не ходить?

– А что мне, дома торчать все время?! Хочешь, чтобы я девять месяцев дома просидела, пока ты будешь веселиться?!

Курица опустил взгляд в пол. Оттуда, с полированных каменных плит, улыбался дог с фотоаппаратом.

Он больше не торопил ее и не заметил, как она, поменяв три платья, оказалась на улице вместе с ним.

– Я пойду с мокрыми волосами! – жертвенно заявила блондинка.

– Заболеешь, – отрешенно ответил Курица.

– Ты же меня торопишь!

Дома́ придавили газоны, водопроводные трубы прошили. Трубы были выпущены перед домами красными и синими петлями. На петлях узлы-вентили. Фонарные столбы пришпилили асфальт, чтобы, когда налетит ураган, эти декорации не снесло и земной шар не остался голым и убогим, как картофелина.

Улицу затапливало. Сильный прилив. Вода поднималась из сточных отверстий, образовав на тротуарах и проезжей части порядочную акваторию.

– Я перенесу тебя, – предложил Курица.

– Не надо, надорвешься.

Курица поднял ее на руки и пошлепал вброд в своих вьетнамках.

– Голова кружится, давай я сама пойду.

– Еще чуть-чуть, тут вода, – Курица не выпускал блондинку.