Чувства наизнанку

— А ты что? — прихлебнула я вина из бокала.

— А я ему двинула сумкой по голове! А там у меня была бутылка молока и кило колбасы.

— Оу, — прижала я ладони к щекам.

— И даже же не извинился передо мной, сволочь. Ходит теперь, смотрит на меня волком, а я на него. Вчера вообще друг друга матами обложили. Танька, я же человек абсолютно неконфликтный, ты знаешь, и вообще ругаться не умею, но тут как выдала такие трехэтажные непотребства, что аж сама от себя в шоке была.

— А он?

— А он сказал, что я истеричка и у меня недотрах на лицо, — обиженно поджала губы подруга.

— Нин, ну только не плачь, — сочувственно прикоснулась я к ее руке.

— А самое обидное в этом, знаешь, что, Танька?

— Что?

— Что он прав!

— Но…

— Никаких, но! Мужики такие никудышние пошли, писька между ног болтается, а пользоваться ею они не умеют! Мы ради них и прическу, и маникюр, и белье дорогое, красивое. А они что? Пять минут попыхтят и все, устали. Еще и сосед этот каждое утро на балконе в одних трусах расхаживает…

— А ты чего на него смотришь?

— А чего он расхаживает? — недовольно насупилась Ковалева.

— И то верно, — спрятала я улыбку.

— Так что, ты, Татка, держись за своего Хана. Видишь, как тебе повезло. И красивый, и богатый, и тебе хорошо делать умеет. М-да, я у меня уже который год одни коты в мешке попадаются, да сосед этот проклятущий…

— Особенно сосед, — улыбнулась я все-таки.

— Ой, не напоминай. Аж передергивает!

А потом мы обе вздрогнули, потому что в комнату бесшумно зашел Марк и вдруг произнес:

— Какие занятные у вас разговоры, девочки, — и привалился плечом к косяку, складывая руки на груди, пока мы с Нинкой обе отчаянно краснели.

Боже, он все слышал. Все!!!

Какой стыд! Какой позор!

— Что-ж, пожалуй, на сегодня я все сказала, — попыталась состряпать при плохой игре хорошую мину Нинка, — но надо и честь знать. Так, сейчас я вызову такси.

И через десять минут я уже закрыла за подругой дверь, а затем привалилась к ней лбом и стыдливо зажмурилась.

— Я польщен, Тань, — послышался за спиной голос Марка, — если раньше и были сомнения, то теперь я точно знаю, что умею делать тебе хорошо.

— Замолчи, пожалуйста, — проскрипела я, прикусывая губу.

— Почему? Я бы не прочь еще раз сверкнуть своими исключительными навыками. Тебе как больше нравится: быстро и жестко или медленно и на коленях между твоих ног?

— Господи, — свела я бедра, догадываясь о чем он говорит.

— Мой язык к твоим услугам, — крутанул меня к себе и впился в губы бешеным поцелуем, сразу же стягивая с меня домашние штанишки.

— Марк, ах…, - закатила я глаза, когда его пальцы прикоснулись к моему клитору.

— Согласен, я тоже не хочу растягивать. Соскучился по тебе ужасно.

А дальше Хан быстро расстегнул ремень, приспустил джинсы и белье, раскатал защиту и взял меня прямо там, стоя у входной двери. И да, мне было хорошо.

Прекрасно. Офигительно. Восхитительно. Бомбезно, черт возьми!

А спустя пару часов, уже поздно вечером, мы томно лежали на диване и пытались выбрать фильм, чтобы посмотреть, но у меня снова зачесались руки. Именно поэтому телевизор смотрел только Марк, а я в это время широкими мазками писала его портрет, любовно вырисовывая каждую черточку прекрасного лица, волевого подбородка, стальных глаз и чувственных губ.

И мне так хотелось снова признаться ему в любви. Слова жгли глотку, царапали язык, но я, с упорством барана, запихивала их обратно, боясь, что опять не получу взаимности.

— Можно посмотреть? — вырвал его хриплый шепот меня из вороха собственных мыслей.

— Можно, — улыбнулась я, а затем впилась взглядом в его лицо, ловя любую реакцию на мое творение.

— Охренеть! Тань, да у тебя талант! Без шуток, — обалдело рассматривал он холст.

— Ну, перестань, — смущенно отвела я глаза.

— Эй, зачем бы я тебе врал? — потянул меня за руку, и я дурашливо мазнула ему краской по носу.

— Ах, ты, подлая девчонка…

И веселый смех прокатился по комнате, а затем сменился громкими стонами и ритмичными шлепками двух разгоряченных тел.

И все было бы хорошо, если бы не новая рабочая неделя, которая уже наступала мне на пятки. Я стала ненавидеть эти часы в офисе, где мы с Ханом становились чужими друг другу. Он говорил со мной, как руководитель. Смотрел так же. И только изредка писал ободряющие или пошлые сообщения, заставляя меня криво улыбаться и продолжать верить, что все это временно.

Что когда-нибудь нам больше не придется прятаться от общественного мнения.

В груди ныло. Сердце жалобно трепыхалось где-то в горле от страха, что все так и останется между нами. Легкие забивались гарью всевозможных подозрений. Но я все это терпела, потому что не представляла себе больше жизни без него.

Любила.

Тонула в нем.

Еще немного и совсем бы захлебнулась…

Звонок стационарного телефона на столе, и я вздрагиваю, а затем поднимаю трубку.

— Слушаю.

— Тань, это Алина. Там тебя Германович вызывает.

— Германович? — от чего-то теряюсь я и начинаю тревожно покусывать кончить карандаша. Потому что я уже дважды сбегала от начальника, так как он откровенно пытался склонить меня к сексу на его рабочем столе.

— Да. И, Тань, он злой капец как.

— Злой? Боже…