— Охренеть, Татка! — ходила она по квартире, — А сколько тут квадратов?
— Больше двухсот, кажется.
— Вау! Ошалеть же можно! Так это еще и пентхаус?
— Ну… наверное. Последний этаж же, да, — пожимаю я плечами и семеню за ней.
— А потолки-то, Тань, потолки! Метра четыре, не меньше! — восторженно хлопает в ладоши подруга.
— Ну, высокие, да, соглашусь.
— Пресвятые джигурдинки, тут и терраса есть! Слушай, а у твоего Хана Гадовича случаем никакого холостого друга нет?
А я и ответить ничего не могу, потому что я не знаю друзей своего мужчины. Я вообще ничего не знаю, кроме того, что он круто трахается и, если верить его словам, жить без меня не может. Потому я только пожимаю плечами и обещаю, что уточню эту информацию.
— Ого, две спальни….спортивный зал…кабинет…ну ты и отхватила себе мужика, Татка!
— Отхватила ли? — плюхаюсь я на диван и качаю головой.
— А что не так? — озабоченно спрашивает Ковалева и садиться рядом, приобнимая меня за плечи.
— Да как бы все так, Нин, но…
— Давай, не томи!
— Мы только в этих стенах близки, а на работе все — шухер и окоп. Да и потом он сразу же отключает телефон, мол чтобы никто не отвлекал его от меня, — выпалила я и кинула затравленный взгляд на подругу.
— Думаешь, что он играет с тобой?
— Не думаю. Боюсь это делать, Нин, — честно призналась я.
— Господи, Сажина, вот ты дуреха недоверчивая! Ну ты оглянись вокруг себя, ну какие тут могут быть игры? Он тебя перевез в свою квартиру, которая только по самым смелым подсчетам стоит охулиард миллионов рублей, прости меня за мой французский. А кроме того? А кроме того, твой Хан набил тебе гардеробную брендовой одеждой и помогает продать тебе твою зачуханскую недвижимость в Выхино. Что тебе еще не так?
— Ладно, аргументы весомые, но зачем телефон-то отключать?
— Ну, хрен его знает…
— Какой осведомленный хрен, — вскинула я руками, а потом подскочила и заметалась по комнате.
— Сажина, осади, вы встречаетесь две недели! Дай ты мужику тобой наиграться вдоволь, он же со школы тобой бредил, а тут наконец-то дорвался. Ему просто не до чего сейчас нет дела, кроме тебя. Остынь! Все будет тип-топ.
— Еще и секретарша эта, — заикнулась я.
— А что с ней? — подошла ко мне Нинка и обняла, пытаясь успокоить.
— Да и как бы ничего. Эта Алина по-доброму меня подкалывает, задает вопросы дружелюбно, вот только смотрит на меня с жалостью…
— Татка!
— Я ему дважды в любви призналась, Нин! — почти с отчаянием выдохнула я и всхлипнула от того, что раскаленный и отправленный шип сомнений с новой силой вонзился в мое сердце.
— А он что?
— Первый раз спал, второй раз сделал вид, что не услышал.
— А так бывает?
— Видимо бывает…
И подбородок мой задрожал, выдавая мои изломанные, вывернутые наизнанку чувства с головой. Я хотела любви. Настоящей. Безусловной. Открытой.
А не такой, где меня прячут за роскошными стенами элитной квартиры в центре Москвы.
— Девочки! — вдруг услышали мы голос Хана и обе вздрогнули, а я быстро отерла глаза от слез.
— Марк?
— Я дома! — вошел в гостиную этот невозможный мужчина и занес два шикарных букета на перевес и связку коробок из дорогого ресторана.
— А… ты как тут? — охнула я.
— Решил заскочить к вам между встречами. Это вам, девочки, — и протянул мне охапку белоснежных роз, а Нинке точно такой же, только с желтыми цветами.
— Вау! — как на бога посмотрела Ковалева на Хана.
— Приятно познакомиться, Нина. Наслышан. А тут вам вкусняшки, — передал мне коробочки, — веселитесь, ну а я поехал дальше.
— Спасибо, — тихо выдохнула я, когда он притянул меня к себе для прощального поцелуя.
— Расплатишься ночью, — прошептал мне на ухо, подмигнул Нинке и был таков.
А мы так и замерли посреди гостиной, плавая в киселе шока.
— Шикарный мужчина! — потянула носом Ковалева свои цветы.
— Лучший! — согласно кивнула я.
— Держись и не отпускай, Сажина!
— Только бы он сам меня не отпустил…
— Сплюнь, дура!
И я сплюнула, даже не догадываясь, что ждет меня завтра…
С Нинкой мы проговорили до самого вечера, распив между делом бутылку замечательного белого полусладкого Гевюрцтраминера. Обсудили Марка вдоль и поперек, а еще то, что Нинка опять осталась одна. Вот только на этот раз она не убивалась, как это обычно бывало, а пребывала в ужасном настроении по поводу нового соседа.
— Павловы же переехали на юг и продали свою трешку еще в прошлом году. И я уж думала туда никто не заедет, дальше, же ты помнишь, сверлежка началась. А потом случилась хоба, Танька.
— А хоба — это новый сосед? — подперла я рукой подбородок.
— Не сосед. Чудовище!
— М-м…
— Бородатый шкаф два на полтора. Отмечал свое новоселье неделю, всю кровь мне выпил. Девок водил. Меня за проститутку принял, Тань, — и подруга скривилась и отряхнулась брезгливо, будто бы по ее телу бегали мерзкие, кусачие паразиты.
— Да ладно? — охнула я и зажала ладонью рот, чтобы не рассмеяться в голос.
— Да! Я хотела свою квартиру открыть, копошилась в сумке в поисках ключей, а потом этот бугай появился и просто, ни капли не церемонясь, втащил меня к себе и как давай целовать и лапать.
— Нинка! — округлила я глаза.
— В трусы полез, Танька! И принялся там наяривать! Прикинь!!!