Чувства, которые ты вызываешь

Мы поехали по дороге, ведущей в горы. Несколько минут спустя рядом со мной возник Гамлет и прислонился к моему подголовнику. Мы направлялись к тоннелю, и он спросил:

– Мы едем к обсерватории?

Уф, не парень, а Гугл карты. Я не ответила, забираясь все дальше в горы. Мы доехали до парковки обсерватории Грифит. Был вечер субботы, и народу оказалось много. Но я проехала мимо и направилась еще выше, куда нам точно нельзя было ехать – дорожка скорее предназначалась для пешеходов.

Роуз учуяла нарушение быстрее копа.

– Клэра, нам сюда нельзя.

Я проигнорировала ее. Нам ничего не мешало ехать по тропинке, она была достаточно широкой. Наконец мы доехали до того места, которое я искала. Когда-то оно было моим любимым – «наблюдательный пункт» со склоном горы за спиной и простирающимся как на ладони городом впереди.

Я припарковалась и вышла из фургона, забралась на капот, а потом и на крышу.

– Поднимайтесь! – крикнула я.

Они по очереди присоединились ко мне. И к тому моменту, как мы устроились на крыше, солнце оказалось на самом горизонте. Слева находилась обсерватория, мое любимое место во всем городе. Многие знали ее по фильму «Бунтарь без причины» – красивое здание в стиле ар-деко с тремя куполами. В среднем находился телескоп, в который можно было рассмотреть дальние планеты. Внутри – планетарий и выставка, но больше всего мне нравился вид. Отсюда было видно весь Лос-Анджелес.

Туристы обычно приезжали посмотреть на буквы «Голливуд», расположившиеся прямо напротив нас. Всемирно известные, но, по моему мнению, совершенно бессмысленные. Родившиеся и выросшие здесь люди не смотрели на Лос-Анджелес теми же глазами. Для нас это был дом, и надпись «Голливуд» вызывала во мне мало чувств. Но я всегда что-то ощущала, когда смотрела на раскинувшийся под нами город.

С этой точки можно было увидеть центр, чуть севернее от него Доджер-стэдиум, скопление пригородных районов, главные улицы, пересекающие весь город – Уилшир, ранчо Ла-Брея, Санта-Моника. И в такой ясный день, как сегодня, на самом западе от нас проглядывала сверкающая полоска Тихого океана.

Когда видишь свой дом таким, все внутри тебя словно замедляется и расслабляется. Не скажу, что Лос-Анджелес – идеальный город или иммигрантская утопия. Как и все хорошее в этом мире, он полон изъянов, и иногда ты сидишь в припаркованной на 110-ой машине в окружении зданий, которые не видишь из-за смога, и ненавидишь это место. Город может быть жестоким и рождать чувство одиночества. Но именно здесь папа построил свою жизнь, как и другие жители. Здесь, в парке, где Уолт Дисней придумал Диснейленд, можно было купить бразильско-корейскую еду. Но что важнее всего – это был наш дом. И я симпатизировала ему, слегка неблагополучному, но постоянно развивающемуся.

А когда небо окрашивалось по краям в светло-лавандовый, посередине в розовый, а на горизонте в ярко-оранжевый, ты ощущаешь свою ничтожность в этой вселенной.

Я посмотрела на команду «КоБры» и поблагодарила за свою небольшую часть вселенной.

Мы молча, каждый в своих мыслях, наблюдали за закатом. Я откинула голову назад и закрыла глаза, когда нас обдуло прохладным ветерком. Похоже, лето заканчивалось. Это было хорошо и вместе с тем грустно. Я знала, что мои отношения с Патриком и Феликсом изменятся, и смирилась с этим. Я посмотрела на Гамлета и Роуз, которые устремили взгляды вперед, освещаемые последними лучами солнца. Меня поражало то, какие чувства я испытывала к ним сейчас, как много они для меня значили.

Да, многое изменилось, и меня это устраивало.

Когда солнце скрылось за холмами, папа спрыгнул с крыши.

– Нам пора, пока действительно не попали в неприятности.

После его слов Роуз тоже спрыгнула.

Я схватила Гамлета за руку.

– Подожди секунду.

Роуз исчезла в фургоне, и я посмотрела на него. Было темно, но мои глаза приспособились, и я прекрасно видела черты его лица. Я хотела запомнить их, как улицы родного района или страницы любимой книги.

– Нам нужно обсудить то, что ты сказал мне на прошлой неделе, перед тем как я сбежала. Ну, что любишь меня.

Я была благодарна темноте, скрывающей мои покрасневшие щеки.

Гамлет глубоко вдохнул.

– Не стоит…

– Знаю. И я пока не готова тебе ответить. – Мне вдруг стало легче, словно тяжкий груз упал с моих плеч. – Ничего?

Он моргнул пару раз и посмотрел на наши ноги. Я крепко держала его за руки, и впервые мои ладошки были сухими. Через некоторое время он повернулся ко мне, и, хотя я увидела в его глазах грусть, поверила, когда он улыбнулся и сказал:

– Да ничего.

Я сжала его руку.

– Но ты должен знать… Я никому прежде этого не говорила. Кроме родителей.

– Правда? А что насчет бывших?

Я подняла руку к его шее и запустила пальцы в густые волосы.

– Я никогда их не любила. На самом деле, они не нравились мне настолько сильно, насколько нравишься ты. Наверное, именно поэтому я испугалась. Не из-за того, что ты признался мне в любви. А потому, что сама пытаюсь разобраться с масштабом своих чувств к тебе. Для меня это что-то новое.

Взгляд Гамлета смягчился. Напряжение спало.

– Я нравлюсь тебе больше, чем они?

Я прижалась лбом к его.