Чумные ночи

Эпидемия все не прекращалась, вокруг баржи плавали трупы, объеденные рыбами и птицами, и похоронить их не было никакой возможности. Это и стало причиной того, что в конце первой недели на барже вспыхнуло восстание.

Сначала разгневанные хаджи скрутили и сбросили в море двух приставленных к ним солдат. Те не умели плавать, как и сами паломники, да и вообще львиная доля мусульман Османской империи, и один из караульных утонул. В ответ на это губернатор Сами-паша и начальник гарнизона решили примерно наказать мятежников.

Тем временем молодые паломники подняли якорь, и, как ни странно, вместо того чтобы сесть на скалы, ветхая баржа через некоторое время уже болталась, словно пьяная, в открытом море. Спустя полтора дня течение принесло посудину в другую бухту, западнее первой, где баржа села-таки на скалы и набрала в трюм воды. Обессиленные хаджи не смогли сразу выбраться на берег и разбрестись по своим деревням. Если бы они это сделали, инцидент, несмотря на гибель солдата, возможно, был бы предан забвению. Но они продолжали сидеть на барже, переполненной гниющими трупами, и никак не могли расстаться со своими узлами, привезенными из дальних стран подарками и бутылками с водой из источника Замзам, зараженной холерными вибрионами.

Военный отряд, который по распоряжению губернатора следил с берега за перемещениями баржи, через некоторое время занял позиции на окружающих бухту скалах, и командир приказал паломникам сдаться, вернуться к соблюдению карантинных правил и не пробовать сойти на берег.

Трудно сегодня сказать, в полной ли мере был осознан этот приказ, но хаджи пришли в страшное волнение. Они поняли одно: сейчас их снова посадят на карантин, и теперь-то уж они все точно умрут. Карантин был для них дьявольским изобретением коварных гяуров[81], желающих наказать оставшихся здоровыми хаджи, замучить их до смерти и прикарманить их деньги.

В конце концов те из паломников, у которых еще остались силы и которые могли пока что-то соображать, решили, что остаться на окруженной барже – значит обречь себя на смерть, и договорились пойти на прорыв.

И вот, когда хаджи пытались сбежать, петляя по козьим тропам меж скал, переполошившиеся солдаты открыли по ним огонь. Палили и палили, словно перед ними была вражеская армия, явившаяся оккупировать Мингер. Некоторые, должно быть, мстили за своего утонувшего товарища. Прошло не менее десяти минут, прежде чем солдаты пришли в себя и перестали стрелять. Многие хаджи были убиты. Некоторым пули попали в спину. Однако другие, подобно героическим воинам, что бросаются под пулеметный огонь, успели повернуться грудью к солдатам османской армии, убивающим соплеменников на их собственном острове.

Губернатор запретил распространять сведения о случившемся, запретил говорить об этом даже намеками, так что и сегодня в точности неизвестно, сколько хаджи было убито и сколько в конце концов смогли вернуться в родные деревни.

Как лицо, ответственное за эту историческую трагедию, Сами-паша навлек на себя хулу и презрение, ему так и не удалось отмыться от обвинений в предумышленности происшедшего. Он ждал кары от Абдул-Хамида, однако вместо него наказанию подвергли пожилого начальника гарнизона, который отправился в ссылку, и солдат. Во сне паше стал являться седобородый старик, который смотрел на него с укором, словно желая сказать: «Ты же губернатор, большой человек, а совести у тебя нет!», но не произносил ни слова. Упрекавшим его в лицо Сами-паша говорил, что приказ направить на усмирение хаджи военных был правильным. В конце концов, речь шла о спасении острова от холеры. И вообще, это против его правил – потакать бандитам, которые завладели принадлежащим государству кораблем и убили солдата. Правда, затем губернатор обязательно прибавлял, что не приказывал открывать огонь – это была ошибка, совершенная солдатами по неопытности.

Обдумывая возможные способы защиты, Сами-паша счел за лучшее подождать, пока досадное происшествие забудется. Потому он так и старался не пропустить сведения об инциденте в печать, чего ему удавалось добиться какое-то время. В тот период губернатор любил поразглагольствовать о том, что умерших во время хаджа наша религия признает шахидами – мучениками, погибшими за веру, а это есть высочайшее звание, которого может удостоиться человек. Когда в Арказ приходили родственники погибших паломников, чтобы потребовать возмещения за смерть хаджи, Сами-паша приглашал их в свой кабинет, заводил речи об особом месте, уготованном в раю тому, кто испил шербет мученичества, уверял, что сделает все возможное, чтобы прошение было удовлетворено, однако предостерегал от попыток преувеличивать масштабы инцидента в разговорах с журналистами-греками.

После того как трагедия немного подзабылась, губернатор неожиданно сменил тактику: приказал арестовать по деревням и посадить в крепость десять хаджи, которых считал зачинщиками восстания, и грозно потребовал с них ответа за убийство солдата и похищение баржи. Просьбы о возмещении были отвергнуты.