Его легкомысленный тон заставил Ковача насторожиться. Между ними будто пробежал холодок. Гил уже принял решение. Как только серб уйдет, он тут же отправится домой, прихватит пару вещичек и сядет на первый самолет до Цюриха, где и хранился его банковский счет.
— Ну, до него могли дойти слухи… — добавил он.
— Какие еще слухи, Мартелл?
Гилу ой как не понравился его взгляд.
— Да так, детишки болтают что-то о «Золотом рассвете». Большое дело…
Ковач начал выходить из себя.
— Вы хоть знаете, что случилось с этим кораблем?
— He-а, здесь запрещено смотреть новости и выходить в Интернет. А что, что-то не так?
Ковач припомнил слова мистера Сэверенса сегодня утром: «Делай, что считаешь нужным». Теперь ясно, что он имел в виду.
— Мистер Сэверенс не очень-то вам доверяет.
— Да как вы смеете! Он доверил мне управление лагерем и воспитание новых членов, — возмутился Мартелл. — Мне он доверяет не меньше, чем вам.
— Да нет, мистер Мартелл, не в этом дело. Видите ли, два дня назад я принимал участие в некоем эксперименте на «Золотом рассвете». О, это было просто восхитительно. Все на судне погибли смертью, которая не приснилась бы мне в худших моих кошмарах.
— Ч-что?! — вскричал Мартелл, ошеломленный одновременно шокирующей новостью и тем, с каким благоговением Ковач говорил о ней, будто обсуждая прекрасное произведение искусства.
— Мертвы. Все до единого. А судно пошло ко дну. Я заблокировал мостик перед тем, как выпустить вирус, и никто не смог даже позвать на помощь. Вирус охватил корабль как лесной пожар. Перебил всех меньше чем за час. Всех, от мала до велика. Они не могли сопротивляться.
Гил обошел свой стол, будто прячась от услышанного за барьером. Рука потянулась к телефону.
— Я звоню Тому. Это чушь какая-то.
— Да пожалуйста. Дерзайте.
Рука Мартелла так и зависла над трубкой. Он понимал, что Том подтвердит каждое слово этого бандита. В голове пронеслось две мысли. Первая, что он начинает сходить с ума. Вторая: живым он из кабинета не выйдет.
— А что же вам рассказал об операции мистер Сэверенс? — поинтересовался Ковач.
Заговори ему зубы, лихорадочно думал Мартелл. Под столешницей находилась кнопка вызова секретаря. Ковач и пальцем к нему не притронется при свидетелях.
— Он сказал… э-э… что наши ученые на Филиппинах разработали вирус, поражающий как мужскую, так и женскую репродуктивную систему. Сказал, что трое из десяти зараженных становятся стерильными и уже никогда не пополнят население Земли, и даже искусственное оплодотворение не поможет. Суть в том, чтобы выпускать этот вирус на круизных кораблях, где все, ясное дело, окажутся в ловушке и подвергнутся его воздействию.
— Это лишь часть плана.
— Так, а в чем же остальная?
Да где же эта баба?..
— Про воздействие вируса вы все верно сказали, но кое-чего не знаете, — с торжествующей улыбкой заявил Ковач. — Видите ли, вирус этот крайне заразен на протяжении еще четырех месяцев после поражения носителя, причем симптомы выявить невозможно. С помощью нескольких крейсеров он рас пространится по всему миру, поражая миллионы и миллионы людей, пока на Земле не останется ни одного здорового человека. На практике пятеро из вышеупомянутых десяти не смогут размножаться, после того как вирус сделает свое дело. Суть не в том, чтобы не позволить паре тысяч пассажиров иметь детей, а в том, чтобы обесплодить полмира.
Ноги Гила подкосились, и он рухнул в кресло. Он открывал и закрывал рот, но слова не желали выходить. Последние три минуты казались страшным сном. «Золотой рассвет»… Он ведь был знаком с сотней, нет, с двумя сотнями людей на этом корабле. А теперь этот изверг сообщает ему, что два года он потратил на воплощение плана по стерилизации трех миллиардов человек.
Его бы не волновало бесплодие пары тысяч пассажиров крейсеров. Да, это печально, но такова жизнь, да и к тому же скольких сирот они осчастливили бы… И как он не догадался, что за этим планом стоит нечто куда более грандиозное! Как еще доктор Купер писал в «Мы размножаемся до смерти»:
— Мы просто воплотили слова доктора Купера, — с гордостью заявил Ковач.
Гулкое эхо его голоса еще долго отдавалось в зияющей дыре в груди Мартелла, где когда-то находилась душа.