Читаем Чумазое Средневековье. Мифы и легенды о гигиене полностью

Поддержка рыцарской культуры феодальными правителями понятна – военная элита была их опорой, и прививание толпе вооруженных мужчин таких ценностей, как верность, честь, благородство и т. д., было, безусловно, на руку любому правителю. А куртуазно-романтические отношения с дамами помогали держать в узде сексуальные порывы этих вооруженных мужчин, тем более что изначально рыцарская культура была направлена именно на молодежь. То есть это была еще и воспитательная система, предназначенная для обуздания мужской сексуальности, умиротворения и воспитания самой опасной и агрессивной части общества.

Создание кодексов чести и системы правил для молодежи какого-то (как правило, господствующего) класса – дело достаточно обычное. Но особенность рыцарской культуры в ее самозарождении и самоидентификации, то есть в том, что она появилась и стала развиваться самостоятельно, инициированная не каким-то одним монархом, не в пределах одного государства, а быстро охватив множество стран. То есть рыцарство выделилось в некую общность, не знающую границ, элитный клуб, в который входили представители разных стран. Они могли дружить, воевать, служить разным государям, заключать сделки и устраивать поединки, могли быть смертельными врагами, но кодекс у них оставался общий.

Этот феномен проистекал из того, о чем я говорила выше – в Средние века считалось, что благородство у человека врожденное, оно либо есть, либо его нет. А рыцари очень часто не имели знатных корней, они мечом выкроили себе имя, деньги, положение, пробились в правящий класс, но предъявить вереницу родовитых предков в качестве доказательства своего благородства не могли.

И тогда они это благородство стали доказывать (прошу прощения, но слово «благородный» в этом абзаце будет в каждом предложении, заменить его нечем). Рыцарский куртуазный кодекс складывался как система поведения достойного человека, отличающая его от черни. Благородство по-прежнему оставалось врожденным, но оно уже как бы не зависело от предков. Рыцарь своим поведением, видом, поступками доказывал, что он достоин своего высокого звания, что он изначально был благороден, поэтому и достиг своего положения. То есть получалось, что он стал благородным человеком не потому, что его посвятили в рыцари, а стал рыцарем потому, что изначально был благородным.

Такая система требовала максимального дистанцирования от простонародья и постоянного подтверждения своего статуса. Рыцарь обязан был следовать кодексу, чтобы подчеркивать свою принадлежность к избранному кругу, причем чем ниже он был по происхождению, тем жестче к нему были требования. Рыцарство достаточно долго было открыто для новых членов из низов, поэтому к тому времени, как они превратились в полузакрытую касту, куртуазная культура успела закрепиться и стать уже не просто обязательным сводом правил, но вошла в плоть и кровь «сословия сражающихся».

Дюби, рассказывая об эволюции рыцарской культуры, тоже подчеркивает укрепление ее позиций у правящего класса. «Общественная польза куртуазной любви оказалась так велика, что границы ее применения вскоре расширились, – пишет он. – Во Франции Капетингов в последней трети XII в. любовные ритуалы заняли место среди приготовлений к браку. После помолвки считалось подобающим, чтобы юная дама получала знаки любовного внимания от жениха, дабы он постепенно завоевал ее сердце, прежде чем овладеет ее телом в брачную ночь: в первой части «Романа о Розе» цветок, который любовник хочет взять, все еще бутон. Что касается женатых, то обычай позволял им выбирать amie (подругу) и служить ей, как jeune служил бы своей возлюбленной. Так все придворное общество начало влюбляться. Куртуазная любовь стала основным развлечением, которое выделяло «достойных» людей в толпе обычных, отличало их от селянства, которое предположительно занималось любовью наподобие зверей. В результате то, что поэты некогда описывали как подвиг, настолько опасный, что для большинства он был недосягаем, теперь стало необходимым навыком воспитанных мужчин и женщин. Решающим стало сохранение человеком сдержанности, что означало укрепление власти воли над телом: вот чему учили правила куртуазной любви мужчин и женщин высшего общества».

Если во времена зарождения рыцарской культуры благородные чувства и галантное поведение были чем-то очень трудным и новоиспеченным рыцарям приходилось этому учиться, преодолевая свое воспитание (или его отсутствие) и сдерживая грубые инстинкты, то уже через сто с небольшим лет это стало естественной нормой, которой представителей правящего класса и тех, кто надеялся попасть в их ряды, учили с детства.

<p>Воспитание рыцаря</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология