Чума в Бреслау

Мужчина ударил снизу. Мок однажды слышал на одном из полицейских обучений, что в человеческом подбородке сплетаются многочисленные лицевые нервы. Теперь он это болезненно ощутил. Внезапно в камере стало совсем темно. Светлеть стало только через некоторое время. В этой ясности Мок увидел потолок камеры и ведро с крышкой, стоящее прямо у него за головой. Он пошевелился и тут получил второй удар. Нога. Деревянная подошва ударила его в грудь. Он начал задыхаться. Вернулась икота, разрывавшая его диафрагму. Затем последовал удар сверху. На Мока опустилась железная кровать, которая прямо над полом была прикреплена к железным кольцам в стене. Он поперхнулся и открыл рот. Выплюнул губами немного крови на неровный каменный пол. Следующее удушение было бескровным, но очень сильным. Он не мог дышать, не мог сбросить с себя огромную тушу. Он чуть повернул голову и уже понял, что произошло. Он был прижат к полу койкой, на которой сидел пленник.

— Это твой сон! — крикнул пленник. — Здесь ты будешь спать, возле сортира, ты, полицейская сволочь! На земле, под этой койкой.

Он встал и подошел к столику, потом снова подошел к Моку. В одной руке он держал деревянную ложку, которая должна была служить Моку для еды. Он поднял крышку от ведра и погрузил в нее ложку. От него несло экскрементами. Пленник накрыл ведро и очертил коричневой зловонной слизью поверхность под койкой. Потом поднял подвижную койку и несколько раз махнул над Моком ложкой.

— Говном я тебя окрестил, свинья, и говном нарисовал твой хлев, — голос пленника был скрежещущим и выдавал недостатки в зубах. — С сегодняшнего дня тебя зовут «свинья». Тебе нельзя выходить за пределы твоего дерьмового хлева. Если только я не позволю тебе лизать меня, свинья.

Он сел на свою койку, закурил вонючую махорку и смотрел с кривой усмешкой на Мока, который карабкался из-под кровати и наконец встал, короткий ремнем привязал кровать к железному кольцу, оперся о стену и схватился руками за голову, пытаясь остановить крылья вентилятора, которые стучали у него в черепе. Подходяще для госпиталя, подумал он, давно я так сильно не получал за такое короткое время. Его переполняло зло на весь мир. Это зло одолевало и парализовало. Мок не мог контролировать свое лицо и слезы, вытекающие из уголков глаз. Он увидел ухмылку удовлетворения на рассеченных губах своего мучителя. Он знал, почему тот смеется. Бандит издевался над плаксивой свиньей, которая не покидает круг, очерченный экскрементами. Мок стоял у стены и благословлял указ, который не позволял заключенным снимать шапки. Если бы не это, сокамерник заметил бы рану на его голове. И тогда этого было бы достаточно, чтобы он всадил свой кривой палец в рану. Плачущая свинья стала бы послушной, как овечка. Мока парализовал не столько страх перед сокамерником, сколько, скорее, бессилие перед собственным телом и разумом. Он не был в состоянии принять никакого решения и никаких действий. Он был мягким сплетением нервов.

— Я Дзяллас, — просипел пленник через две дырки в верхнем ряду зубов. — Для тебя «ваше сиятельство граф фон Дзяллас», понимаешь? Повтори это!

— Ваше сиятельство граф Дзяллас! — Мок потянул носом.

— Еще раз! — крикнул Дзяллас и вскочил с кровати. — Было без «фон»! Повтори еще раз, жирная свинья! Все!

— Ваше сиятельство граф фон Дзяллас, — повторил Мок и прислонился к стене.

— Правила такие, — довольный узник поудобнее устроился на койке и упер руки в колени. — Без моего разрешения тебе нельзя выходить из хлева, тебе нельзя ни посрать, ни пописать, ни покурить, ни лечь под койку и на койку. Нельзя прикасаться ко мне и моей жратве. Я хочу, чтобы ты убирал камеру и стирал мои штаны и онучи. Все посылки отдаешь мне. И называешь меня «ваше сиятельство граф фон Дзяллас». Отныне ты мой раб. А когда появится с отвшивения мой напарник Шмидтке, ты будешь и ему прислуживать. Он вернется через час. Здесь нас трое. Есть какие-то вопросы?

— Разрешите лечь на койку, ваше сиятельство граф фон Дзяллас? — спросил Мок.

— Ты еще не заслужил этого, свинья. — Губы Дзялласа изогнулись так сильно, что между ними значительно растянулся розовый шрам. — Не спрашиваешь, как это заслужить?

— Нет, ваше сиятельство граф фон Дзяллас.

— Ну тогда забирайся под койку и молчи, потому что я сейчас иду дрыхнуть после обеда. — Сказав это, Дзяллас лег на свою койку и отвернулся к стене. Вдруг он вскочил и крикнул Моку: — Иди сюда, дырка в заднице! Ко мне, сейчас же! Бегом ко мне!

Мок, не торопясь, подошел к Дзялласу. Тогда тот подскочил на койке, уперся руками в стену и выпятил в сторону Мока ягодицы. Холодный воздух камеры был разорван громким пердежем.

— Хорошо пошло! — усмехнулся Дзяллас. — Ууууууу, было здорово!

Мок вернулся к своей стене, развернул койку и сел на нее. Он не смотрел на Дзялласа, хотя знал, что тот не сводит с него глаз. Он смотрел на влажную стену, на кратеры потрескавшейся краски, на бусинки помета клопов и тараканов.