Чукотский вестерн

– Вот, это и странно, – задумчиво протянул Курчавый. – На фотографии – Иванов Николай Андреевич, тысяча восемьсот восьмидесятого года рождения, парашютист, лейтенант Красной Армии. Помимо прочего – выпивоха и разгильдяй. Не уволен в отставку только благодаря своим прошлым заслугам. Герой Гражданской войны, как-никак…. Может быть, вы его племянник, брат? Уговорили родственника на подмену, прыгнули с парашютом вместо него, чтобы потом было чем хвастать перед девчонками? А?

Ник только головой помотал отрицательно.

Капитан напористо продолжил:

– Ещё одна странность. В помещении части, где парашютисты переодевались в тот день, нашли странную записку. Почерк лейтенанта Иванова уверенно подтверждён экспертизой.

Курчавый порылся в своей объёмистой папке, нашёл нужную бумажку и прочёл – громко, с выражением, как будто даже радуясь чему-то:

– В моей смерти прошу винить только меня. Совесть заела совсем. Мой донос годичной давности на майора Егорова – сплошная ложь. По сильной пьянке написал. Егорова расстреляли, его жену отправили в лагерь, дочку – в детский дом. Ухожу, не буду за кольцо дёргать! Прощайте, друзья! Да здравствует товарищ Сталин и мировая революция!

Капитан ещё говорил что-то, но Ник его не слушал, размышлял лихорадочно: «Вот оно в чём дело, совпало всё: ФИО, число, месяц, суть произошедшего, только вот разница – в семьдесят лет. Путаница какая-то случилась в этом туннеле: не иначе, тутошний Иванов тоже в последний момент передумал умирать, дёрнул все-таки за кольцо. Такие вот дела, блин туннельный…».