Читаем Чукчи. Том I полностью

Старики пользуются большим значением. Особенно сильно это проявляется у оленеводов. По всей вероятности, это объясняется тем, что стадо является собственностью отца до самой его смерти. У кочевников заметна тенденция развить крепкие семьи и прочную связь внутри семейной группы, чем обусловливается высокое положение стариков в семье. Хотя я не могу сделать общего вывода и утверждать, что организация семьи и семейной группы более высоко развита у оленеводов, по сравнению с приморскими жителями, однако в отдельных случаях это, несомненно, имеет место. Очевидно, оленеводство не столь древне у чукоч, чтобы создать заметное различие между двумя ветвями племени. Во многих стойбищах, в самых различных частях чукотской территории, я встречал очень старых людей, пожалуй, лет семидесяти или даже восьмидесяти. По крайней мере, их волосы были совсем седые, что у чукоч происходит гораздо позднее, чем у людей белой расы. Некоторые из этих стариков почти впали в детство и были слабоумными. Но они все еще считались владельцами стада и общими руководителями жизни на стойбище. Так, на стойбище по реке Олою чукча, по имени Kauno, у которого были уже десятилетние правнуки, владел двумя большими стадами и разрешал очень важные вопросы о выборе летнего пастбища, о направлении сезонной кочевки и т. п. Несмотря на то, что он ослабел от возраста, он каждую весну ездил к реке Россомашьей и там проводил меновой торг с приморскими торговцами, которые в это время наезжали туда, привозя приморские продукты и американские товары. Члены семьи Kauno рассказывали мне, что старик совсем впал в детство и часто делает покупки совершенно ненужные. Вместо сахара он привез патоку в бутылках, потому что она красная, а ему нравится этот цвет; вместо охотничьих ножей он покупал столовые, потому что они блестящие и т. д. Это было рассказано, однако, с широкой усмешкой и без малейших признаков недовольства. «Глупый, — добродушно прибавляли они. — Что же делать? Ведь это старик» (Jurgumteq! qailoqьm, miŋkri, ьnpьnacgьn). Я уверен, что до самой смерти Kauno оставался главой своей семьи.

У другого старика, лет шестидесяти, проживавшего в районе Сухого Анюя, было вывихнуто бедро. Он мог лишь ползать с помощью двух костылей. Поэтому его прозвали Atka-Paŋanto («Хромой Paŋanto»). Свое увечье он получил на состязании в борьбе. Он был женат и имел стадо. После несчастного случая он продолжал оставаться владельцем стада и главой семьи. У него было несколько детей. Когда они подросли, они взяли на себя заботу о стаде и присмотр за ним. Каждый год Atka-Paŋanto возил пушнину и оленьи шкуры на Анюйскую ярмарку. Он очень любил водку, и когда получал ее, то всем членам семьи давал лишь по несколько капель, а все остальное выпивал сам.

На ярмарках или торговых сборищах, куда бы я ни приезжал, встречавшие меня всегда говорили: «Позволь нам отвезти тебя к самому старому человеку на нашем стойбище. Поговори сперва с ним». Барон Майдель отмечает, что однажды, когда он проезжал по району Верхнего Анадыря, его встретил очень старый чукча. Этот старик жил на очень далеком стойбище, и его принесли на плечах его молодые родственники, навстречу начальнику[150]. Это было летом, а потому они не могли воспользовать нартами. Для чукоч этот случай не представляет ничего необыкновенного. Обычно старик идет сколько в силах, потом его проносят вперед на плечах. После того делают короткий отдых, и он опять в состоянии идти. Даже у приморских чукоч, где старики пользуются меньшим значением, младшие родственники носят старика на плечах, когда он устанет и не может идти сам. Так, на Мариинском Посту я видел старика с костылями, по имени Jьrmь, который отморозил себе ноги во время охоты на море. Это случилось с ним лет пятнадцать тому назад. При мне Jьrmь был уже очень стар и не мог передвигаться даже с помощью костылей. В случае нужды его переносил на плечах его зять.

Я уже говорил, что приморские чукчи относятся к старикам с меньшим почтением, чем оленеводы. Жизнь приморских жителей значительно труднее. Каждый кусок пищи достается с большими трудностями, с опасностью и напряжением всех сил. Поэтому старик, не способный сам добыть себе свою долю пищи, становится в тягость своим родственникам. Здесь у стариков нет стада или какой-либо другой собственности, имеющей значение. Опытность старого охотника ничем не помогает его родственникам, т. к. он должен оставаться дома. Во время голодовок он съедает слишком много. Благодаря этому все старики, которых я видел у приморских чукоч, выглядят уныло, и вообще стариков там гораздо меньше, чем у оленеводов. Это объясняется отчасти трудностями приморской жизни, где менее активные охотники часто не в состоянии справиться с опасностью и потому погибают. Обычай убийства стариков, о котором я буду говорить ниже, очевидно, зародился у приморских чукоч.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология