Чудовы луга

— Да тут все знают. А когда лорд старостержский тут летом со своими людьми понаехали, разбойники сквозь землю провалились. Ищи свищи их по лесам. А они, ты слушай, по Лисице спустились до Ржи, и там на рудник маренжий напали. И нынче у лорда разбойного стока людей, что Вереть не вмещает, будто горшок с дурной накваской. По фортам да окрестным селам стоят.

— Эва как…

— И грозится разбойный лорд на Тесору идти и огню ее предать. А после — на Катандерану саму! Видать королевскую корону примерить хочет.

— Да ну…

— А то!

Дождь зарядил пуще, хлестко стучал по кожаному пологу фургона, Ласточка даже подумала — не зашнуровать ли полотнище, прикрывающее вход, накрепко.

«Ладно, доделаю штопку, а там уж можно и в темноте прокатиться».

Чавкали колеса, проворачиваясь в раздолбанном пехотой и рыцарями дорожном месиве, поскрипывали ступицы, впереди хриплый голос затянул песню, такую же монотонную, как ливень за прогибающимися стенами повозки. Другие голоса — глуховатые, далекие — подхватили.

Песня тянулась размокшей дорогой, иголка с привычным скрипом втыкалась в льняную ткань. Свет, проникающий внутрь фургона, был серым.

Говорливый проводник на облучке притих, видно притомился чесать языком, сидел, покашливая в кулак. Горбушка бурчал что-то, потом угомонился тоже.

По обеим сторонам дороги тянулись широкие поля, заросшие короткой пожелтелой стерней, за полями пушился темным лес, тяжелое небо налегало сверху.

Ласточка шила, фургон трясся.

В такую погоду только и делать, что вспоминать…

…Та весна походила на осень. Утренние сумерки перетекали в вечерние, днем шел дождь, а к ночи подмораживало. Поеденный туманами снег отступил в канавы и под заборы, обнажая тоскливый городской срам. Чуть позже весна прикроет его травкой, а лето — пылью, но пока Старый Стерж был похож на прокаженного в язвах и отрепьях.

Поздно вечером кто-то затопал на крыльце и загремел кольцом, и Ласточка подумала, глядя на темный ставень, что откроет сторож. Но сторож спал пьяный и не открыл, а к грохоту кольца прибавились невнятные возгласы и удары ногой. Тогда Ласточка взяла свечу и отправилась открывать сама.

— Кого мары принесли?

— Ласточка! — заорали из-за двери. — Отворяй! Получи недожмура, пока дышит.

Васк, угольщик из Бережков, он возил уголь и в гарнизонную больничку. Ласточка отвалила засов. В дверном проеме, на фоне синей мглы, нарисовалась горбатая фигура в обвисшей шляпе.

— Что у тебя?

Васк заслонился от света черной ладонью. Под ногами у него лежал ворох обледенелых тряпок, завернутых в рогожу, которой угольщик накрывал груз в повозке.

— Да вот, валялся в колее… Кажись, придавил я его. Грех такое на душу брать, вот, тебе приволок.

— Чтоб я о твоей душе позаботилась, да, Васк?

— Он, видать, давно там лежал, в колее-то. Льдом схватило. Еле отодрал. Но я пощщупал — еще живой, ага. Не, думаю, надо до лекаря снесть. А то я ж прям наехал на него. Возьми его, Ласточка, голубочка…

— Два мешка угля с тебя. Поверх того, что обычно привозишь. — Васк закивал, и Ласточка посторонилась, прикрывая огонек рукой. — Заноси в дом, раз до порога довез.

Угольщик втащил сверток в сени, и дальше, в перевязочную комнату. Ласточка поморщилась — на недавно выскобленном и отмытом полу расплывались грязные следы, и с тряпья сыпалась серая ледяная труха.

— Клади на лавку. Осторожней, черт косорукий, хочешь совсем добить, на дороге и добивал бы… Эй, куд-да? Рано удочки мотать, иди-ка ты на кухню, принеси мне ведро теплой воды. Котлы еще не остыли. Иди, иди, а то сейчас все мыть и драить заставлю, во спасение души.

Васк, ворча, уплелся.

Ласточка посмотрела на пару сизых босых ступней, торчащих из тряпок. Они были грязные, но не так, как грязны ноги бродяги. С васкова подарка явно стащили сапоги, пока он валялся в канаве.

Ласточка аккуратно подвернула рукава, завязала узлом косы, чтобы не мешались, и приготовила сапожный нож, которым лекарь разрезал одежду. Пропитанная угольной пылью рогожа блестела как лаковая и стояла коробом. Ласточка отогнула край — на пол снова посыпались серые льдинки, тут же превратившиеся в грязную воду. Здорово, однако, подморозило, раз мокрая рогожа так заиндевела.

Внутри… ничего неожиданного. Высокие лорды в канавах не валяются. Это, видать, какой-то подмастерье, или прислуга, рубаха на нем хоть и рваная в лоскуты, но на вшивую робу не похожа. Эва какая волосня длинная! Черные сосульки волос начали таять только под пальцами.

Парнишка совсем молоденький. Отрок. Дышит плохо, коротко, поверхностно.