Чудовищ нет

– Арапов на Руси избаловали, – сказал Армалинский. – Арап привык, что он игрушка заморская, дорогая, потому и чванится, на русского мужика глядит косо, с омерзением. А сам забыл про то, что едва с дерева слез! Я, конечно, не приветствую Североамериканские Штаты с их порядками, но иногда готов понять тамошних жителей. Как бы это ни дурно звучало. А Моисей тихий, спокойный, да и работящий, чего у арапов не видать давно. Кофию там или чаю принести – это они могут, опахалом махнуть, двери отворить, а поди-ка поработай по дереву, по металлу! Или сшей чего! Или баклажаны вырасти!

– У Петра Максимовича Глебова – впрочем, вы его навряд ли можете знать, он из Тамбовской губернии, – чернокожий садовник, так он на него не нарадуется, – заметил Рязанов.

– Исключение, скорее исключение, нежели правило… – пробормотал Армалинский. – Однако вот и наши оладьи! Секлетея, матушка, а самовар где же?!

– Сейчас, сейчас, несу уже, – буркнула старуха без особенного почтения.

Неужто из прислуги у Армалинского только она да арап Моисей? Хотя на что ему другие, старуха и приготовить может, и постирать, и протопить…

– Верно, думаете, что служанка моя стара да нерасторопна? – спросил Армалинский, словно прочитав мысли Ивана Ивановича. – Какая ни есть, зато знаю ее много лет, и ничего дурного за нею не замечал. Еще матушке моей прислуживала Personne ne sait les faire aussi bien qu'elle[14].

– Сколько же ей лет? – удивился Рязанов, подвигая ближе плошку с густой желтоватой сметаной.

– Поди узнай… Может, восемь десятков, а может, и девять. Простой народ иногда не в пример барину живет: в черной избе, бог весть чем сыт, а деду Трофиму из Карасевки вон сто тринадцать лет на Петров пост исполнилось. Не поверите – с сыном-бобылем бреднем рыбу ловят, сами в воду лазят. А сыну-то уже восьмой десяток…

– Секлетея у вас одна?

– Зачем же, есть еще Пров Николаич да Никитка… Вот чайку вам налью, я с богородицыной травкой завариваю… Servez-vous, s'il vous plait![15] Пров Николаич скотиной ведает, а Никитка всем остальным. Сейчас рыбачить пошли – будет мне на ужин сом. Никитка всегда заранее говорит, что принесет, – и, как ни странно, приносит. Места, что ли, знает. То же с грибами, хотя грибы я и сам большой любитель собирать, иной раз верст за десять уйду! А обидно как потом: я день исхожу, а чуть дно прикрыл, а Никитка час-два – и вот тебе корзина, да все один к одному, что гвардейцы.

– Заблудиться не боитесь? – осведомился Иван Иванович, окуная в сметану толстую румяную оладью.

– Я места здешние хорошо знаю, особенно для барина-то, – засмеялся Армалинский. – Красота неописуемая, вот где господину Шишкину раздолье было бы картины свои писать!

– А охота? Охота здесь какая? – спросил Рязанов скорее для продолжения беседы, нежели из особого интереса: охотою он не увлекался. Пошло это с отца и даже деда – в доме не было ружей, не держали собак, хотя отец занимался стрельбою по мишеням из пистолетов и револьверов.

– Охота тут хороша, да вот охотников толковых – раз, два и обчелся. Из города, те ездят. А наших… У Каратыгина двадцать смычков[16] гончих, и проку с того? Один есть настоящий – господин Шкирятов, штабс-капитан, наездами у Миклашевских бывает. Не успели еще познакомиться?

– Простите, а он разве был? – удивился Иван Иванович.

– Был, конечно же! Он каким-то дальним родственником приходится госпоже Миклашевской и, как я понял, имеет виды на Клавдию Афанасьевну. Верно, вы не заметили его, оттого что он был в обычной одежде, гражданской.

Рязанову и в самом деле припомнился некий скромный с виду, достаточно молодой белобрысый человек, сидевший тихо и совсем незаметный.

– Хороший охотник?

– Превосходный, насколько мне известно. Мне кажется, c'est un debrouillard[17]. Кстати, очень заинтересовался нашим чудовищным медведем. – Чувствую, на днях соберется его ловить.

– Да есть ли медведь-то? Не вы ли мне сказали, что все врут про него?

– Я, Иван Иванович, насколько помню, сказал, что одно врут, а другое вовсе и не врут. Люди-то действительно пропадали, а то, что от них находили… Хотите, Никитка вам по возвращении нарасскажет страшных историй. Он, знаете ли, говорил даже, что сам сего медведя видел, но тут я ему не склонен верить.

– Вот кстати напомнили, Илья Ильич… С арапом вашим я так и не побеседовал.

– А с чего такой интерес? – прищурился «рамоли». – Скажите уж честно, Иван Иванович: не знаю, кто и что вы, но не из-за убийства ли в усадьбе Звановых вы к нам пожаловали? Хотя… Нет, не говорите и простите глупого старика за неуместное любопытство – коли и правда сие, зачем мне знать? Дело важное, государственное, чем смогу, и так помогу…

Армалинский выглядел виноватым, и Рязанову стало его жаль.

– Скажем так: это происшествие меня чрезвычайно заинтересовало, а по роду службы я как раз подобными вещами и занимаюсь, – сказал Иван Иванович добродушно. – Весьма благодарен вам за угощение, оладьи из кабачков в самом деле удивительно вкусны! Мастерица ваша Секлетея.