Чудовищ нет

Мимо прошли два сановных старичка, о чем-то взволнованно лопоча и манерно отставляя локти. Что за старички, Рязанов не знал, а Киреев с ними учтиво раскланялся.

– Кто такие, Андрей Михайлович? – спросил Рязанов, когда старички удалились.

– Господь их знает, – пожал плечами адъютант с простодушной миною.

– Что же раскланялись?

– Знаете, – понизил голос Киреев, – сегодня все меняется в одночасье… Смотришь, сейчас он старичок никчемный, а завтра – облечен… В чинах, судьбами ворочает. Однако мы отвлеклись от нашего Лориса.

– И что же, простите, Лорис?

– Да то, почтенный, что делегация почти царской власти Лорису есть полуабдикация, с другой стороны, что же делать? Михаил Тариелович – это последняя карта нашего правительства, если и это не удастся, то дело сойдется клином.

– Думаете, так?

– Думаю, так, – кивнул Киреев.

Каково же было удивление Рязанова, когда днем позже его пригласил сам герой многочисленных приватных бесед! С графом Иван Иванович был знаком, но не более того. Слишком уж разные они были люди: и возрастом, и окружением, и взглядами. Пожалуй, Рязанов удивился бы больше, разве что если бы его вызвал сам государь.

– Послушайте, Иван Иванович… – сказал Лорис-Меликов, глядя по сторонам, словно бы испытывал неудобство и не знал, о чем говорить. – Нет, обождите, что же я сразу о делах… Не угодно ли вам выпить чего-нибудь горячительного? Арманьяк, может быть?

– Если вам будет так угодно, ваше превосходительство, – отвечал Рязанов. Он ожидая официальной беседы, Лорис же был обходителен и немного растерян.

Генерал достал из шкафчика графин, налил обоим и, пригубив из своей рюмки, продолжал:

– Послушайте, Иван Иванович… Зная вашего многоуважаемого батюшку, а также ваши примечательные успехи на ниве правоведения, и не только, я имею честь предложить вам прелюбопытную работу во вверенной мне Верховной Распорядительной Комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия.

Комиссия была учреждена лишь несколько дней назад, 12 февраля, и Михаила Тариеловича Лорис-Меликова уже называли тайком «вице-императором». В самом деле, Комиссия и лично Лорис-Меликов обладали огромной властью, в его подчинение перешли Третье отделение и корпус жандармов, – и это явно, а о скрытых возможностях Комиссии оставалось лишь гадать. В своем обращении «К жителям столицы» три дня спустя после назначения рассудительный и мудрый Лорис-Меликов весьма красиво обрисовал задачи и цели вновь созданной Комиссии, сказав в частности: «Ряд неслыханных злодейских попыток к потрясению общественного строя государства и к покушению на священную особу государя императора в то время, когда все сословия готовы торжествовать двадцатипятилетнее, плодотворное внутри и славное извне, царствование великодушнейшего из монархов, вызвал не только негодование русского народа, но и отвращение всей Европы.

Не давая места преувеличенным и поспешным ожиданиям, могу обещать лишь одно – приложить все старание и умение к тому, чтобы, с одной стороны, не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни пред какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество, а с другой – успокоить и оградить законные интересы благомыслящей его части. Убежден, что встречу поддержку всех честных людей, преданных государю и искренно любящих свою родину, подвергшуюся ныне столь незаслуженным испытаниям».

Такие слова выглядели разумными в сравнении, к примеру, с обращением к государю начальника Московского полицейского управления, без обиняков предлагавшего «выслать всех социалистов на остров Сахалин и блокировать его военными кораблями, а высшие учебные заведения перевести в захолустные окраины, изолировав тем самым революционное студенчество от народа».

Рязанов, разумеется, читал «К жителям столицы» и догадывался, что вызов к Лорис-Меликову так или иначе будет связан с работою Комиссии, но никак не мог ожидать, что генерал вот так, запросто предложит ему место. Кто же мог ему протежировать? Откуда Лорис-Меликов знает о «примечательных успехах на ниве правоведения», под которыми, несомненно, подразумевает в том числе стажировку в Сюртэ? Или он совсем о другом говорит, а правоведение – лишь предлог?

– Вижу, вы озадачены, Иван Иванович, – улыбнулся тем временем граф. – Представьте же, как был озадачен я, когда государь предложил мне возглавить Комиссию… Буду честен: едва успел оглядеться, вдуматься, научиться, вдруг – бац! – иди управлять уже всем государством. Я имею полномочия объявлять по личному усмотрению высочайшие повеления. Ни один временщик – ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев – никогда не имели такой всеобъемлющей власти. Потому, поверьте, мне известно о вас очень много, и, хотя кое-кто советовал мне не связываться с вами, отрекомендовав редкостным сумасбродом и мистиком, я все же пренебрег этими дурными советами. Видите, я с вами честен. Если вы не хотите еще арманьяку…

– Нет-нет, благодарю, ваше превосходительство!