Чудодей

Итак, это было последнее письмо Станислауса к Марлен. Это было толстое письмо, и ни один почтальон не стал бы его доставлять, если бы Станислаус не уплатил двойной почтовый сбор. Требовательное, энергичное письмо и великое искушение Господа Бога. В любой день Станислауса могла постигнуть Божья кара. Он старался держаться подальше от приводных ремней тестомесилки. К разбитому выключателю в угольном подвале прикасался, только обернув руку своим колпаком. Так просто Богу не удастся его покарать! Посмотрим, что еще Господь придумает!

«Я теперь тоже подался в студенты. Но ты не бойся, я свою ученость не стану таскать, как рюкзак, и горб у меня не вырастет!» Вот такие высокомерные фразы содержались в письме Станислауса к Марлен. Но он и стихи припас для этой белой далии. Стихи нежные и усталые, имеющий глаза, чтобы читать, да прочтет! В письме упоминался и тот большой разговор, что состоялся у него с отцом Марлен. «Я просил у него твоей руки. Он мне ее не дал, но я и сам ее возьму, как только окажусь вблизи от тебя. Все теперь зависит только от тебя». Впрочем, из письма следовало, что Станислаус не зря изучал старые счета и письменные напоминания покупателям в деловых бумагах хозяина. «Ежели в течение восьми дней…» Станислаус перечеркнул слово «восьми» и написал «четырнадцати». «Ежели в течение четырнадцати дней от Вас не воспоследует надлежащий ответ…» Станислаус зачеркнул «Вас» и написал «Тебя». «Ежели в течение четырнадцати дней от Тебя не воспоследует надлежащий ответ, я, к сожалению, буду вынужден принять меры, кои в интересах обеих сторон не представляются желательными. Целую тебя самым почтительным образом — и тысяча приветов. Твой смиреннейший Станислаус Бюднер, студент высших наук».

Теперь все необходимое было сказано. И Станислаус приналег на науки. Он не хотел получить письмо от Марлен без соответствующей научной подготовки.

Свои занятия он начал с книги, которая ему особенно приглянулась. «На запутанных тропах любви». Это был роман, в нижней части его суперобложки были изображены две мужские головы. Над головами мужчин среди звезд и облаков красовалась девичья головка.

Один из мужчин курил трубку, а другой был в пенсне. Прочтя несколько страниц, Станислаус удивился: до чего странные отношения! Альфонс, мужчина с трубкой, был настоящим бароном, имел рысаков. Джон же — собственно, его звали Иоганн — был делопроизводителем в цветочном магазине. Тильда, полное имя — Матильда, была продавщицей в этом цветочном магазине и самой красивой девушкой под солнцем. Это ей разъяснил Альфонс, барон. А как же обстояло со смирением в этой книжке? Барон Альфонс плевать хотел на Господа Бога. Он хотя и видел, что Тильда, эта цветочница, обручена с делопроизводителем Джоном, но засыпал ее всякими заманчивыми предложениями. «Здесь вы торгуете розами, фиалками и всеми сорняками мира, здесь вы только исколете свои прекрасные руки и раньше времени состаритесь. Вы, с вашей красотой, достойны того, чтобы розы приносили к вашим ногам». Слова барона Альфонса были для Тильды слаще меда. Скупой на слова, Джон в пенсне скоро разонравился ей. И она стала склоняться в сторону барона.

Итак, здесь Станислаус мог научиться, как все нужно делать. И в первую же субботу он купил себе трубку. Он взял не первую попавшуюся, а выбрал с длинным чубуком, чтобы можно ее было держать между двумя пальцами, как на вилке. Он опробовал ее в пекарне. Сперва он спокойно и раздумчиво пускал голубой дым маленькими облачками, и все время перед его глазами стоял барон Альфонс.

Битва была наполовину выиграна. Теперь Станислаусу требовались еще и усики. Он опять стал смотреться в карманное зеркальце, как тогда, когда отрабатывал «центральный» взгляд. Поросль над верхней губой была не слишком обнадеживающей. Большим и указательным пальцами он дергал редкие волоски. Они были легкими как пух и какими-то по-поросячьи светлыми…

В пекарню вошел Гвидо. И сразу сморщил нос:

— Ты курить начал?

Станислаус выпустил большое облако дыма и значительно откашлялся.

— Ты не смеешь поганить свой юный рот этим ужасным куревом. У тебя должно быть чистое дыхание!

Станислаус продолжал затягиваться и выпускать дым как положено.

Гвидо взял более проникновенный тон:

— Господь не любит никаких облаков между собой и своими учениками.

Станислаусу не потребовалось много времени, чтобы убедиться в правоте Гвидо. Он почувствовал, что ему надо срочно сплюнуть, что он и проделал в углу двора. Или надо было стерпеть? А может, он купил слишком плохой табак? Или Бог нашел наконец, чем его покарать за некоторое высокомерие? Он лег. Комната ходила ходуном вокруг его кровати. Бог раскачал все предметы в ней. Станислаус сунул трубку в свою картонку, его тошнило от одного вида трубки.

Время ожидания еле ползло, и Станислаусу довелось испытать еще одно благодеяние Гвидо. Хозяин сказал ему:

— Этот Гвидо мне все уши прожужжал, чтобы ты поставил свою кровать в его комнате. Вшей у тебя, надеюсь, нет?

— Даже блох нет.