Чудодей

тебе принесла пирожок.

Увы, увы, Софи все поминала ребеночка!

— Ты должна спеть веселую песню, Софи!

Софи прислушалась к его словам, звонко рассмеялась и запела:

Индюк заговорил с женой:

Где спрятался птенец?

Играет он под бузиной,

с ним ветер-сорванец.

Куллерруллерруллерулл.

Налившись кровью, вырос нос.

Индюк, без лишних слов,

надулся, грозно зашипел

и лопнуть был готов.

Куллерруллерруллерулл.

Софи вскочила, закружилась по кухне, потом с важным видом задрала юбки и попыталась делать маленькие, изящные шажки.

— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

Распахнулась дверь. На пороге стоял хозяин. Лицо его было багровым от пивных возлияний. Стоячий воротничок промок от пота. Хозяйка отодвинула его в сторону. Воскресная шляпка на ней казалась стальным шлемом. Платье у нее было короткое, а колени — толстые, моржовые колени. Станислауса прошиб пот.

— Сядь, Софи, сию минуту сядь!

Софи покорно плюхнулась на стул.

— Совсем стыд потеряла глупая баба! — завопила хозяйка.

Софи согласно кивнула.

— Перед мальчишкой юбки задираешь?

Софи покачала головой. Хозяин стоял, крепко уцепившись за буфет. Наверное, туфли жали ему ноги, и он больше не мог стоять прямо.

— Ита-янскую ночь… ита-янскую ночь тут устроили. — Он рыгнул и вдруг выпучил глаза. — Дрожжи приготовил? Кислое тесто не упустил, ты, деревенщина?

— Все сделано, хозяин. — Станислаус перестал быть гипнотизером. Его «центральный» взгляд не проникал в остекленевшие от избытка пива глаза хозяина.

— Чего вы тут рассиживаетесь? Лишь бы свету побольше сжечь?

Софи обмякла на своем стуле. Глаза ее были закрыты, и она улыбалась. Хозяйка встряхнула ее. Софи не проснулась. Станислаус ее усыпил, вот пусть он и пробудит ее ото сна. Он не мог при всех вытащить свою книжку. И беспомощно сказал хозяйке:

— Она так устает, эта Софи. Она частенько засыпает после ужина.

Хозяйка попыталась стащить Софи со стула. Софи сидела тяжело и неподвижно. Спинка стула треснула, но Софи не шелохнулась.

Станислаус сбегал в пекарню и принес два противня. Стукнув один о другой, он крикнул:

— Проснись, Софи, путь свободен!

И надо же, Софи пошевелилась! Она потерла глаза, потянулась и зевнула.

— Какой чудный сон мне снился, — с восторгом сказала она. — Идем спатеньки, мальчик! — Она подняла глаза и увидела хозяйку в платье выше колен. — Пора вставать, хозяйка? Я что, проспала?

— Ах ты дура, бесстыдница! — Хозяйка сняла шляпку. Ее стриженные под мальчика волосы встали дыбом. Хозяин залился смехом.

— Ты такое видел — трах, трах, тра-та-та! — Он попытался пальцами ухватить Станислауса за ухо. Станислаус увернулся. — Ты в кислое тесто как следует муки подсыпал, фокусник?

— Очень много муки насыпал, хозяин.

Этой ночью Станислаус не мог уснуть. Он весь пылал. Его фантазия плавила его, как проволоку в кузнечном горне. Он загипнотизировал Софи!

Фриц в эту ночь домой не явился. Спал, поди, с какой-нибудь девицей? Может, он для нее тоже был сладостным мужчиной? Только за полчаса до звонка будильника Станислаус забылся беспокойным сном.

15

Станислаус излечивает ученика пекаря от страсти к курению и вселяет похоть в тело хозяйки.

В пекарне столбом стоит мучная пыль. Фриц Латте с каждым днем делается все болтливее.

— Мне тут еще месяц-другой торчать, так уж я их на всю катушку использую! Все равно ведь придется уходить. Старик подмастерьев не держит. Ученики дешевле. Ох и попляшу я напоследок у него на голове! Вся лысина в ссадинах будет! — Так говорил Фриц о своем учителе. Он хлопнул по плечу Станислауса и сказал: — Ты, конечно, тут совсем загибаешься, скоро начнешь пресмыкаться перед стариком!

— Я учусь, — многозначительно ответил Станислаус. Гипнотизерская книжка шелестела у него за пазухой.

— Учись — научишься. Айда на ярмарку! Увидишь там кое-что. Если старик заругается, я его поколочу.

— Он вчера грозился тебе всыпать, а ты, однако, его не поколотил.

— Вчера было вчера. Теперь я стал мужчиной. — И тихонько добавил: — Мужчиной, который спал с женщиной. — И опять повысил голос: — А кроме того, нас двое, как старик войдет, так мы его и схватим.

Нет, Станислаус ничего не желал слушать об избиении в пекарне.

— И что тебе за охота на карусели кататься, Фриц? Она крутится себе, а ты в конце концов стоишь на том же месте, голова кругом идет, и денежки тю-тю.

— А там в балагане один людей гипнозирует.

— Гипнотизирует, — поправил Станислаус и навострил уши.

— Вот-вот, какое-то аптечное слово, да, в общем, он тебя усыпляет, хоть стоя, хоть на ходу. И ты делаешь все, что он пожелает. Я встал у нарисованного дерева и поднял ногу. Этот подлец решил из меня собаку изобразить. Я должен был лаять, и он разбудил меня, когда я собрался укусить его за ногу.

Станислауса одолела мальчишеская хвастливость.

— И по-твоему, это невесть какое искусство? Да я еще до завтрака три раза превращу тебя в собаку, даже в лошадь, и ты у всех на глазах стрескаешь охапку сена.

Станислаус должен это доказать. Язвительные насмешки Фрица подстегнули его. Усыпить изумленного Фрица было легче легкого. Когда он, одеревеневший и безжизненный, стоял у стены, Софи закрыла глаза подолом передника и с криком умчалась прочь.