Чудодей

— Здесь стояло «не», это ясно видит любая мучная моль, — сказал Густав. — Гестаповцы вычеркнули словечко «не». А ты слышал, что запрещено выпускать на улицы собак с обрубленными хвостами? Фюрер по-человечески относится к собакам. Пошли сестре деньги… и подпишись, скажем, Матеус Мюллер; есть такая фирма по производству шампанского.

Станислаус послал Эльзбет денег. Жизнь его обрела некоторый смысл. Он получил письмо от племянниц. Они благодарили за красивые почтовые марки. Очень красивые марки! Именно таких марок им и не хватало!

«Матеус Мюллер» сделал стойку на мешке с мукой. С тех пор как он покинул отчий дом, он впервые испытывал огромную радость, не связанную с любовью к девушке. Хозяин смотрел на стоящего на голове подмастерья. Станислаус скатился с мешка. Покрасневшее лицо его было обсыпано мукой. Возле него стоял хозяин в высоких сапогах и в желтом полувоенном костюме. Глаза хозяина мерцали и метались, плечи подрагивали, точно хотели получше влезть в свою новую оболочку.

— Мне надо с тобой поговорить. — Хозяин попытался продеть большой палец под ремень. Но ремень был слишком туго затянут. — Мы все за труд, хлеб и мир. Никто не посмеет утверждать, что это не так.

— Нет, — сказал Станислаус, что можно было понять и так и этак. Он кое-чему научился у Густава. Хозяин обстукал щели в потолке. Он как будто был доволен, что в потолочных балках есть щели, которые можно обстукивать.

— Ты тут делаешь стойку на голове по-спортивному, это неплохо, но нам нужен военный спорт.

— Что?

— Я не такой человек, чтобы заставлять своих рабочих, но подумай на этот счет. — Хозяин постучал пальцами по плечу Станислауса и шепнул:

— Не сиди много с Густавом. Я предупредил тебя. Имей в виду!

Деревянным шагом он спустился с лестницы. Сапоги его скрипели. Они были из новой, совсем новой кожи.

— Фюрер знает души своих людей. До чего же быстро такая туманно-нежная душонка испортилась от игры и карты! — сказал Густав.

Станислаусу не следовало больше ходить к нему на квартиру. Станислаус повиновался. Он не хотел подвергать опасности ни Густава, ни себя. В пекарне им редко случалось поговорить по душам, ибо здесь был Хельмут.

— Что ты думаешь насчет военного спорта?

— Я думаю, что его надо моторизовать.

Из одного запыленного уголка пекарни как-то выползла ссора. Разговор зашел о звездах.

— Я больше насчет земли, — сказал Густав, — Ты читал да читал, а где правда, так и не знаешь.

Станислаус поднял нос.

— Кто в нашем подлунном мире знает, где она?

Густав ощетинился.

— Диалектически рассуждая, ты, как все мещане, не читал ни одной политической книжки.

Мещане? Теленок Станислаус, что ли? Он загнул еще крепче:

— Кто прочел все, что написано под солнцем?

— Хо-хо!

Ссора высовывала голову из всех щелей. «Кс-с-с, кс-с-с», — шипела она. Интересно, кто мог в родной деревне Станислауса давать ему коммунистические книжки? Густав снял с ног шлепанцы и стал их с шумом выбивать один об другой.

— Ты бы еще громче орал, дурак!

Станислаус вспылил.

— Ты считаешь себя непогрешимым, как некий бог.

— По-твоему, коммунистам надо было тоннами возить книги к поганым грибам в деревню?

— Это я-то поганый гриб?

Они перестали разговаривать. Шли дни. Наступила минута, когда Густав не мог больше выносить ни мучной тишины, ни пения сверчков, ни разговоров Хельмута о мотоциклах. Сидя на ступеньках печи, он запел:

Я в лесу дремучем.
Всюду тишина.
Я хожу по сучьям.
Всюду тишина.
Даже птицы в гнездах
Смолкли. Тишина.

Станислаус проглотил слюну, но упрямство было сильнее его.

— Поганый гриб не понимает таких вещей.

Густав сунул голову в пустое ведро и прохрюкал:

— Привет от непогрешимого бога звездному королю!

Привет прозвучал словно из могилы. И опять слышно было только, как падает мучная пыль.

Станислаус получил второе письмо от своих племянниц. Большое спасибо, писали девочки, за семейные фотографии! Отца на государственный счет послали на грязевой курорт. Станислаус показал Густаву письмо. Густав прочел его в укромном углу, где стояла плевательница.

— Тоже один из непогрешимых!

Станислаус потерял терпение.

— Дашь ты мне какую-нибудь книжку из ваших или не дашь?

Густав спокойно положил письмо себе под шляпу.

— Ты где живешь, на луне? Все мои книги я отдал, их сожгли! — Пусть Станислаус не воображает, продолжал он, что такой человек, как он, Густав, интересуется этой растленной литературой и, может быть, даже прячет на чердаке в какой-нибудь развалившейся печной трубе. — Ну как ты мог подумать, что я хитрее гестаповцев!

Густав вытряхивал мешки. Он стоял в облаке мучной пыли, как слетевший на землю ангел в шляпе. Ангел еще раз поднял голос:

— Спустись сам в мой погреб. И если ты найдешь под картофелем небольшой ящичек — а такие случаи, говорят, довольно часто бывают, — то можешь взять себе оттуда что пожелаешь, мне нисколько не жалко! Но как взять там, где нечего брать!