Чудодей

Станислаус решил — пусть бежит. Разумеется, написать книгу не просто. Он вновь почувствовал уважение к Вайсблату. Как мог он, Станислаус, забыть, что его друг Вайсблат поэт, знаток человеческой души? А он этого поэта недооценил, вел себя с ним, как профан. Как мог он так вести себя, он, который не в состоянии написать даже рассказа об этой девушке Элен? Кто он, собственно? Никто. Ничто. Горсточка звездной пыли, не излучающая света.

Недалеко от сарая для вьючных животных текла речка, жизненная артерия лагеря. Солдаты черпали из нее воду для питья, для приготовления пищи, для мытья и выпаривания вшей. У кого хватало времени, тот выуживал из этой речушки мелкую рыбешку к завтраку или, уставившись на воду, воображал себя дома; в Дуйсбурге или Мюнхене, Гамбурге или Котбусе или в одной из немецких деревушек, затерянных среди лугов и лесов. Ночь уже благоухала ароматами ранней осени, а в прибрежном тростнике гулял легкий ветерок. На некотором расстоянии от сарая с вьючными животными вода текла по крупным камням и, спадая с них, пела: клинг-кланг, клинг-кланг!..

Роллинг рывком вытянул свою удочку. Около Станислауса упала на траву маленькая рыбка. Роллинг снял ее с крючка и тихонько присвистнул сквозь зубы.

— Ты хочешь сказать мне что-то важное? — спросил Станислаус.

— Насаживай червей на крючок. — Роллинг протянул Станислаусу коробку с червями.

У Станислауса были другие дела, он вовсе не собирался сидеть здесь с Роллингом и насаживать дождевых червей на крючок. Что будет с Вайсблатом, который все еще разыгрывает сумасшедшего, чтобы как-нибудь дорваться до писанья? Как ему помочь? Станислаус отшвырнул от себя коробку с червями. Она упала на камень. Тр-р-ах! Коробка раскрылась. Черные черви закопошились в ней. Роллинг закрыл коробку и прислушался. Клинг-кланг, клинг-кланг — звенела вода. Роллинг насадил свежего червяка на крючок, присвистнул и сразу же спросил:

— Бежим вместе?

— Куда?

— В Германию, к любимому фюреру.

Станислаус вскочил:

— Поищи себе другого дурака.

Роллинг отбросил удочку и схватил Станислауса за руку. Станислаус почувствовал: теплая, отеческая рука.

— Я разведал дорогу для нас с тобой, — сказал Роллинг.

Между ними лежала уже добрая дюжина мелких рыбок, но они все еще не договорились окончательно. Дело было в следующем: Станислаус согласен бежать лишь в том случае, если Роллинг возьмет с собой Вайсблата.

— Вайсблата? Каждый делает, что может, я этого сделать не могу.

— Почему ты против Вайсблата?

— Я его знаю. — И Роллинг рассказывал, рассказывал долго и откровенно, Станислаус не мог даже ожидать такого от человека склада Густава Гернгута.

Ночь была на исходе.

Они стряхнули с рукавов росу. Рассветало. Сидеть у реки больше нельзя, не то их обнаружат часовые.

— Ты никогда не говорил с Вайсблатом, хоть и работал у его отца.

— И все-таки я его знаю. Для этого у меня есть глаза, а главное — нюх. — Роллинг прищелкнул пальцами. Его шов на лбу заалел.

Станислаус философски заметил:

— Люди меняются в зависимости от окружения.

Роллинг недоверчиво посмотрел на него:

— Кто это сказал?

Станислаус хорошо помнил, что слышал эти слова от Густава, когда они стояли на часах под караульным грибом, но хватит ли у него времени рассказать Роллингу историю Густава Гернгута?

— Я это говорю.

— Нет, ты это вычитал в книгах, но жизнь не читает книг. Такой, как Вайсблат, не меняется. Он слишком насосался благородного материнского молока.

Где-то заржала лошадь. Роллинг повернул к бункерам. Станислаус удержал его за край куртки.

— Он писатель. Он хочет написать книгу против войны. Ему надо обеспечить покой и возможность писать.

Роллинг вырвался и исчез в бункере.

Лагерь начал оживать. Дневной караул ушел на посты, ночной караул вернулся. В канцелярии бесновался ротмистр Бетц, распекая вахмистра. Речь шла о крупной посылке — целом ящике. Ящик был адресован фрау Бетц на ее баварскую пивоварню. Цаудерер должен был переслать этот ящик с каким-нибудь отпускником в Германию. Но до сего времени ни один солдат не получил отпуска. Ротмистр по-прежнему бушевал. С каждым днем приближалась осень, а ящик с финскими шубами из чернобурых лис для жены и дочерей все еще стоял в блиндаже вахмистра.

— Вы тут пригрелись и вшей раскармливаете! Я вас отправлю на передовую! — свирепствовал пивовар Бетц и, схватив линейку Цаудерера, трахнул по дверному косяку. Косяк остался на месте, зато линейка превратилась в щепки.

Цаудерер еще подбирал с полу куски линейки, когда появился заведующий вещевым складом унтер-офицер Маршнер.

— С чем пришел, Маршнер?

Маршнер принес донесение: бывший кавалерист Вайсблат лежит в своем блиндаже, разыгрывает сумасшедшего и отказывается выполнять служебные обязанности.

— К черту медицину!

Ротный вахмистр Цаудерер был благодарен за такое сообщение. Он его подаст ротмистру к обеду. Пусть ротмистр убедится, что он не зря сидит здесь и вовсе не раскармливает вшей.

Одновременно каптенармус Маршнер пришел и за разрешением на служебную командировку в Германию. Вещевой склад пуст, осталась только грязная рвань, а замены не присылают.