Чудодей

Что же произошло? Помещик Маутенбринк задал хорошую трепку своей жене, и она во всем покорилась его воле. Оказалось, что она способна продать свою любовь. Поместье Маутенбринка было не в лучшем состоянии. Нужна была крупная ссуда, и Маутенбринк без всяких процентов получил ее от своего друга и собутыльника, изобретателя пемзобетона Вейсблатта-отца, который полагал, что тем самым любовная афера его незадачливого сынка-поэта будет предана забвению.

Вот так выглядела первая любовь Вейсблатта.

Вейсблатт искал утешения. Как-то вечером он сидел, пригорюнясь, на скамейке в городском парке; к нему без всякого стеснения подсела девушка. Она тоже погоревала по поводу его столь явного горя. Вейсблатт был тронут. Он дал себя утешить и в тот же вечер, дома, сочинил хвалебную оду в честь «незнакомого человека». К тому же девушка оказалась бедной и вымолила у Вейсблатта десять марок для больной матери. На другой день Вейсблатт послал своей утешительнице еще пятьдесят марок. За эту ночь девушка для него превратилась почти что в мадонну. К сожалению, ее звали Нелли, а ему так хотелось бы называть ее Марией.

Но на этом древе любви для Вейсблатта выросли гнилые плоды. И через несколько недель упали ему на голову. Во время ярмарочного гуляния Нелли оттерли от него. В толчее она быстренько куда-то ускользнула. Он нашел ее на качелях. Она качалась в лодке, угрожающе пестрой лодке. Он испугался за нее и стоял возле визгливой шарманки, беспомощно размахивая руками. Лишь через некоторое время до него дошли вопли толпы. Вопли эти относились к Нелли. Женщины отворачивались от нее и плевались. Все выше и выше взлетала лодка Нелли, тут уж и Вейсблатт заметил, что под юбкой у Нелли ничегошеньки не было надето. Полицейский распорядился, чтобы хозяин качелей притормозил их. Татуированный хозяин качелей, нажав на тормоз, оглянулся на Вейсблатта, который теперь стоял, уцепившись за шарманку: «Остров родился из грез, Гавайи, Гавайи…»

— Твоя цыпочка? — спросил король качелей. — Коли так, надо бы хорошенько вмазать ей по голой заднице!

Вейсблатт возмутился. Почему он должен бить Нелли? Разве сам он не забывал иной раз надеть носки? Он даже на лекции являлся, бывало, с босыми ногами. Нелли приветствовала толпа парней и, устроив триумфальное шествие, уволокла ее с яркого света площадки аттракционов в темноту городского парка. Вейсблатту пришлось пережить, что какой-то малый, посадивший Нелли себе на шею, своими грубыми ручищами тискал ее белые ноги. Этой ночью Вейсблатт отыскал в словаре слово «потаскуха» и попытался выяснить, действительно ли он имел дело с подобной особой.

Вейсблатт забросил учение. Как истинный, профессиональный поэт, он чувствовал себя обязанным совершенствовать мир. Сняв меблированную комнату, он принялся там за свой первый большой роман «Любовь — сделка?». Такой гордец и философ, как он, наверняка изголодался бы и зачах, если бы мать тайком не пеклась о нем. Она оплатила даже печатание романа и устроила так, чтобы он попал в руки тех, о ком был написан, то есть в руки Маутенбринков.

5 Станислаус замаливает окурок сигары, сводит знакомство с отцом сверхчеловека и отрекается от баб.

Слушая любовную историю Вейсблатта, Станислаус немного отвлекся от своих горьких дум о Лилиан. Вейсблатт достал книгу из своего солдатского шкафа:

— Вот почитай, что такое бабы, как они себя ведут, все до единой.

Станислаус даже поклонился от благодарности и уже собрался рассказать своему новому другу, поэту, историю своей любви, как заявился Роллинг.

— До чего ж я не выношу второго унтер-офицера, — сказал он и швырнул в угол кровати свою пилотку.

Один за другим, словно вороны на ночевку, слетались в комнату номер восемнадцать ее обитатели. Фриз Иоганнсон вытряхнул на стол как минимум двадцать булочек и начал поглощать их одну за другой.

— Раньше я их без масла сроду не ел, а теперь жру прямо так, вот какие дела.

Вслед за ним явился Крафтчек. От него разило перегаром. Роллинг зажал себе нос:

— От тебя воняет хуже, чем после борделя.

— Ну ты как евангелист, конечно, предпочитаешь вонищу дьявола запаху Мадонны, — сказал Крафтчек. Во время вечерни он обо всем договорился с Господом. А теперь достал почтовую открытку и написал своей жене, которая в Верхней Силезии продолжала вести дела в его лавке. На открытке была изображена улыбающаяся Богоматерь. Дева Мария держала руки так, как все женщины держат руки, когда с них сматывают шерсть, с пасмы в клубок.

Последним явился Маршнер. Он шатался, сжимая зубами окурок сигары. Вся комната заполнилась его громким смехом. Вейсблатт отвернулся к стене.

— Явление сатаны!

Маршнер расстегнул ремень и бросил его на кровать.

— Хо-хо, ого-го, вот это был денек, доложу я вам, жалкие казарменные черви!

— Да что же это был за день? — проворчал Рольмопс.

Маршнер подмигнул и отер свое жирное лицо тыльной стороной ладони.