Они выкурили вдвоем одну сигарету, надо же было провести время. Станислаус явился с рапортом в кителе Рольмопса. И наткнулся на вахмистра Дуфте.
— Новобранец Бюднер просит…
Дуфте угодил рукой в пепельницу на столе.
— Кругом!
Станислаус почувствовал, что его схватили за ремень.
— Таким грязным к ротмистру являться? Вашей матери следовало вместе с вами произвести на свет еще и половую тряпку. Чтобы через пять минут ремни были чистые!
— Все пеплом вымазано! — Рольмопс отчистил ремень на Станислаусе. — Откажись лучше! Ты скорее в рай попадешь, чем из казармы выйдешь!
Станислаус подумал о Лилиан. Нет, он не может отказаться. И он опять зашагал в канцелярию. Теперь форма была в полном порядке, но прошение на имя ротмистра надо подать в письменном виде.
Станислаус написал прошение. Рольмопс сидел в углу и шил.
— Здесь ничего нельзя хотеть, тогда и шишки не набьешь.
Станислаусу не удалось подать письменное прошение. Вахмистр Дуфте встретил его в вестибюле канцелярии:
— Пошел вон, выблядок сортирной уборщицы!
3
Было воскресенье. Шумел ветер. Кленовые листья, кружась, падали на черный от влаги щебень. Работа для любителей плеваться вроде Роллинга. В казарме стоял запах краснокочанной капусты с салом. Топот сапог на лестницах и в коридорах. Увольнение!
Белобрысый фриз Иоганнсон распаренными пальцами запихивал себе в рот красную капусту. Четыре уже опустошенные миски стояли перед ним.
— Да уж, раньше я красную капусту не ел, в рот не брал. А теперь я ее жру.
Новобранец Станислаус Бюднер лежал на своей койке. Он вслушивался в музыку ветра за окном. Услышав свисток локомотива, он испугался. Хлопнула дверь. Это ушел Иоганнсон. Все ушли. Он остался один. И никто не помешал бы ему завыть в голос и проклясть свою жизнь.
Что-то скрипнуло возле шкафа. Там стоял Роллинг! Он расплющил пилотку на своей лысой башке. Форменный головной убор он носил только так.
— Каждый делает что может! — Роллинг подошел к койке Станислауса и щелкнул каблуками. — Обер-плеватель Роллинг по прозвищу Рольмопс готов к сопровождению невесты новобранца Бюднера!
Станислаус хотел заключить Роллинга в объятия, тот стоял по струнке и снова щелкнул каблуками.
— Разрешите обратиться, сколько поцелуев передать невесте в качестве аванса?
— Ты спятил!
Роллинг, чеканя шаг, вышел из комнаты. Его шаги гулко отдавались в коридоре.
Станислаус подошел к зеркалу, надел пилотку, сдвинул ее сперва влево, потом вправо. Потом снял сапоги и стал наводить на них глянец. Счистил с кителя черное пятно от ячменного кофе. Теперь он мог попасться на глаза любому унтер-офицеру.
По улице перед казармами по воскресеньям прогуливалась нарядная публика. Юные девицы в пестрых пальто кивали караульным. Женщины катили детские коляски. Под знаменем со свастикой маршировал взвод бойцов в коричневых сапогах. Матери оставляли свои коляски и, вытянув руку, приветствовали знамя. Мужчины в воскресных галстуках и твердых шляпах, эти члены «Союза бывших фронтовиков», приосанивались и тоже приветствовали знамя. Девицы, гулявшие под ручку, расцеплялись и тянули навстречу знамени свои пестрые рукава. Инвалид поднял клюку в знак приветствия и чуть не упал, ведь это он поднял свою третью ногу. Внимание, внимание, тут приветствуют кусок шелка на палке!
Станислаус тоже приветствовал шелк и палку. Он даже отступил на шаг, так как казарменная решетка мешала ему вытянуть руку. Пальцы его задевали холодную проволоку.
Среди кленов перед последними городскими домами покачивалась винно-красная точка. Да, да, это идет Лилиан и несет под мышкой короткий зонт. Она ступала с некоторой осторожностью. Желтые кленовые листья тихонько шуршали под замшевыми туфельками. Станислаус робко взглянул на караульных и закивал, замахал руками. Лилиан подняла голову, точно трепетная лань, опять потупилась и теперь уже смотрела только на ковер кленовых листьев под ногами. Они стояли друг против друга. Проволочная решетка была слишком частой, чтобы просунуть руку, и слишком высокой, чтобы перегнуться через нее. Станислаус просунул сквозь нее указательный палец, но Лилиан не заметила этот белый, зовущий палец. Ее руки были заняты: под мышками она зажала зонт и сумочку, а ладони грела в карманах пальто.
— Старина Роллинг сразу тебя узнал?
— Он снял пилотку и поклонился.
— Душа-человек?