Чудо. Встреча в поезде

Самый подробный отчет содержался в «Джорнэл Америкен», там же был и фоторобот убийцы, составленный по описанию дворецкого — рост под метр девяносто, вес около восьмидесяти двух килограммов, одет в темное пальто и шляпу. Гай прочел все это с легким удивлением, словно писалось не про него: ростом он был всего сто семьдесят пять с половиной, а весил не больше шестидесяти пяти. И шляпу он снял. Пропустив все, что касалось личности Сэмюэла Бруно, Гай с величайшим интересом прочел рассуждения по поводу того, куда девался убийца. Он бежал на север по нью-хоупской дороге, утверждалось в газете, а потом, видимо, затерялся в Грейт-Нек, может быть, выехал на дневном поезде 12.18. На самом деле Гай двигался на юго-восток. Он вздохнул с облегчением, почувствовав себя в безопасности. Но это лишь иллюзия безопасности, сказал он себе. И вскочил на ноги, в первый раз поддавшись той же панике, что владела им, когда он блуждал в полях вокруг дома Бруно, пытаясь выбраться на дорогу. Газета вышла несколько часов назад. Они могли уже убедиться в ошибке. Они уже идут за ним, они сейчас уже вот за этой дверью! Гай подождал — все было тихо, усталость вновь накатила, и он сел. Заставил себя дочитать длинный столбец. Подчеркивалось хладнокровие убийцы и еще то, что дело, по всей видимости, семейное. Ни отпечатков пальцев, ни единой улики, кроме следов ног, размер девять с половиной, и краски от черного ботинка на белой штукатурке стены. Одежда, подумал Гай, нужно избавиться от одежды, и немедленно, но где взять силы? «Странно, что они ошиблись с размером, так преувеличили, — подумал Гай, — земля ведь очень сырая». «…Пуля необычайно маленького калибра», — говорилось в газете. Револьвер надо выбросить тоже. Сердце защемило. Как неприятно, как мерзко ему будет расставаться со своим револьвером! Гай с трудом поднялся и пошел поменять лед в полотенце, которым обматывал голову.

Позже, когда день кончался, позвонила Энн, чтобы пригласить его в воскресенье на вечеринку в Матхэттене.

— К Хелен Хейберн. Помнишь, я говорила тебе.

— Да, — сказал Гай, хотя ничего не помнил. Голос его звучал ровно. — Знаешь, Энн, у меня нет настроения.

Последний час или около того он пребывал в каком-то оцепенении, которое отдалило и обессмыслило слова Энн. Он вслушивался в собственные, в общем-то разумные речи, даже не предполагая — а может, и не заботясь об этом вовсе, — что Энн способна почувствовать перемену. Энн сказала, что попросит Криса Нельсона пойти с ней, Гай согласился, представив, как будет счастлив Нельсон: он часто виделся с Энн, пока та не встретила Гая, и до сих пор, кажется, влюблен в нее.

— Может, я куплю чего-нибудь вкусненького, — предложила Энн, — и мы завтра вечером перекусим вместе? А с Крисом я встречусь позже.

— Я, Энн, думал уехать на воскресенье. Порисовать.

— Ах, извини. Я хотела кое-что тебе рассказать.

— Что?

— Что-то хорошее. Ну, ладно, в другой раз.

Гай протащился вверх по ступенькам, оглядываясь, не видит ли миссис Маккослэнд. Энн была с ним холодна, монотонно звенело в голове, Энн была холодна. Стоит им встретиться, как она все узнает и возненавидит его. Энн больше нет, Энн больше нет, повторял он на разные лады, пока не уснул.

Он проспал до полудня, но весь остаток дня не покидал постели, лежа в таком оцепенении, что даже несколько шагов по комнате, которые надо было сделать, чтобы поменять лед в полотенце, казались кромешной мукой. Сколько ни спи, чувствовал он, сил не прибудет. Обратиться вспять, подумалось еще. Тело его и мозг должны пройти в обратном направлении всю эту длинную дорогу. Но к чему же он придет? Гай лежал, изнывая от напряжения, потея и дрожа от страха. Потом пришлось встать и пройти в ванную. Желудок слегка расстроился. От страха, подумал Гай. Как на поле боя.

Гаю пригрезилось в полусне, как он пересекает лужайку перед домом. Дом был мягкий, белый, податливый, точно облако. И Гай стоял там, не желая поднимать пальбу, готовый бороться и доказать, что может и так, голыми руками, захватить эту крепость. Выстрел разбудил его. Он открыл глаза: за окном его комнаты начинался рассвет. Гай увидел себя стоящим у рабочего стола, точно так, как во сне, нацелив револьвер на кровать в углу, где Сэмюэл Бруно тщетно пытался сесть. Револьвер рявкнул снова. Гай закричал.

Шатаясь, он поднялся с постели. Призрак исчез. В своем собственном окне Гай видел ту самую зарю: борьба света и тьмы, слияние жизни и смерти. С этой зари будет начинаться каждый день его жизни, этот свет будет снимать с комнаты покровы тьмы, а комната — изменяться с каждым разом, а ужас — расти, а ужас — расти. Неужто ему, Гаю, суждено каждый день, до самой смерти, просыпаться на заре?

В кухоньке задребезжал звонок входной двери.

Внизу полиция, подумал Гай. В такое-то время они и должны его схватить — на заре. А ему безразлично, совершенно безразлично. Он сейчас сознается во всем. Все выпалит единым духом!