Чудо пылающего креста

Константин был далеко не согласен с той оценкой, которую дал Галерию старый император. Ведь цезарь Востока, потерпев поражение в неудачной персидской кампании, упрямо перестроился, сумев извлечь полезные уроки из своих ошибок, и одержал еще более внушительную победу, да еще так укрепил свои позиции, что теперь Диоклетиан у него чуть ли не в положении заключенного в собственном дворце.

— У Галерия нет сыновей. — Голос императора нарушил его мысли. — Максимиан — храбрый воин, но никакой правитель, и его род истощился на Максенции, этом кровожадном звере, которого следовало бы уничтожить еще при рождении. Я, естественно, не назначу цезарем Запада Максенция, зная, что он при первой же возможности нанесет твоему отцу удар в спину. А поскольку я не могу назначить цезарем сына Максимиана, то, очевидно, не могу назначить на такой же пост и сына Констанция.

— Я уже давно был предупрежден, доминус, чтобы и не мечтать о роли правителя.

— Я ошибался: из тебя получился бы прекрасный правитель. Но теперь тебе ясно, что это невозможно. Я уже написал твоему отцу о своем решении.

— Тогда вы позволите мне уехать в Треверы? — Он не стал объяснять, что, если останется в Никомедии, Галерий при первой же возможности расправится с ним.

— Я не настолько глуп, чтобы, перестав править, остаться без защиты, — сказал Диоклетиан. — Ты будешь со мной. Салоны отсюда не так далеко, и если я увижу, что построенному мною за двадцать лет грозит опасность уничтожения, долг всегда может снова призвать меня на трон, и ты будешь во главе моих личных войск.

Константина едва не передернуло, когда он вспомнил темные коридоры, массивные стены и холодные залы большого дворца в Салонах.

— Когда я отрекусь от трона, ты будешь командовать моими личными телохранителями. Поэтому я хочу, чтобы в оставшиеся несколько месяцев ты отобрал людей, которым можно доверять. — Диоклетиан криво усмехнулся. — Я много поработал ради того, чтобы в моем саду в Салонах воцарился мир, и теперь намерен вкусить его прелесть.

— А новые цезари?

— Их отберет Галерий. Отец твой на это согласился — только бы не допускать Максенция. Но ты, Константин, получишь хорошее вознаграждение. Когда я умру, ты станешь одним из богатейших людей империи. — При всей своей теплоте голос Диоклетиана не мог отогреть объятое холодом сердце Константина. — Знаю, знаю, что ты, брат, должен сейчас чувствовать — ненавидишь меня, но я тебя за это не виню. Надеюсь, это у тебя скоро пройдет.

— Чтобы я мог ненавидеть — никогда! То, кем я стал, я обязан тебе, доминус.

Диоклетиан покачал головой.

— Не мне, голубчик, а тому семени, что запалило жизнь во чреве твоей матери. Я всего лишь дал плодородную почву, чтобы пересаженный на нее побег вырос сильным и здоровым деревом. Знаю, тебе трудно сейчас в это поверить, но я делаю тебе доброе дело. Пурпурный плащ августа может стать тяжелейшим бременем из всех, что человека просят взвалить на себя.

— Ну что ж, по крайней мере, это мне не грозит, доминус, — Константин выдавил из себя улыбку, но он лишь старался подыграть старику, чтобы не задеть его чувств, ведь тот действительно заботился о его благополучии. И было бы сейчас не к месту напоминать Диоклетиану о том, что, закрыв ему все пути к обоим тронам империи, он также перекрыл ему все возможности жениться на той особе, в чье проказливое очарование и нахальство он так бурно влюбился в Риме.

Глава 13

1

Перспектива узреть свои возлюбленные кочанчики капусты вскоре, похоже, придала новые силы Диоклетиану и его решимости отказаться от трона. Церемония отречения состоялась первого мая. А чтобы не возникало никаких вопросов относительно правильности порядка избавления от власти, от Максимиана в тот же самый день требовалось пройти аналогичную процедуру в его собственной столице, Медиолане.

В окрестностях Никомедии, на расстоянии примерно одного дня пешего пути небольшой пологий холм создавал естественную сцену для церемонии, вокруг которой собралась большая толпа зрителей. Тут были представители всех подчиненных правителей Востока: проконсулы, префекты, наместники наиболее важных по значительности городов и провинций со своими свитами, помимо многих тысяч рядовых граждан, желающих стать свидетелями яркого зрелища.

Императорский трон был установлен на платформе на самой вершине холма, перед колонной со статуей Юпитера и небольшим алтарем спереди, где жрецам предстояло исполнить традиционный обряд жертвоприношения. На платформе пониже, облаченный в пурпур цезаря, восседал Галерий, окруженный особо приближенными военачальниками, из которых заметно выделялись Флавий Север и Максимин Дайя.