Чудо пылающего креста

Перед гвардейцами, служащими под началом Константина, поставили задачу расклеить копии декрета на дверях всех общественных зданий и в других заметных местах по всему городу. Он еще и наполовину не справился с этим делом, когда к нему подошли двое солдат, таща за ворот мантии престарелого человека со спутанными и окровавленными седыми волосами. Над одной из щек уже взбухала темная опухоль, молчаливо свидетельствующая о грубом с ним обращении этих двух, которые толкнули его теперь с такой силой, что он свалился к ногам Константина.

— Этого человека мы схватили, когда он сорвал копию указа, только что наклеенную нами, командир, — доложил один из солдат.

— И он разорвал ее на куски, — добавил другой.

Константин наклонился и поднял пожилого человека на ноги.

— Как тебя зовут? — мягко спросил он.

— Аммиан, благородный трибун, — Человек не выказывал никаких признаков страха, хотя и нетвердо держался на ногах.

— Христианин?

При этом слове Аммиан стал распрямляться — и вот уже стоял гордо и прямо.

— Я старейшина в церкви в Никомедии.

— Почему сорвали императорский декрет?

— Потому что цезарь Галерий убедил императора обнародовать эти указы, чтобы везде присвоить себе собственность христиан. Он даже устроил второй поджог во дворце — чтобы потом обвинить нас.

Константин слышал об этом уже не впервые. Что ж, Галерий вполне мог прибегнуть к такой хитрости. На востоке империи ни для кого не являлось секретом, что благодаря преследованиям христиан в подведомственных ему землях он сколотил себе крупное состояние в изъятых у них деньгах и имуществе. Но Галерий не находился под судом; а долг Константина состоял только в том, чтобы закончить расклейку императорского указа и передать Аммиана в руки соответствующих законных властей — и не более того.

— Доставьте его к судье. Пусть ему предъявят соответствующее обвинение. А в ожидании суда посидит немного в тюрьме.

Солдаты увели старика. Он то и дело спотыкался, но при этом ему удавалось сохранять гордую осанку.

Большая часть дня ушла на то, чтобы закончить расклейку императорского указа по всему городу; и когда, ближе к вечеру, Константин во главе отряда уже подходил к площади перед дворцом, предвкушая удовольствие, которое получит от ванной и бокала вина, он услышал впереди крики и увидел, что все улицы, ведущие к площади, забиты толпами людей.

— Что происходит? — крикнул он человеку, взобравшемуся на балкон второго этажа, откуда ему видна была площадь.

— Христианина собираются казнить, командир.

— Какого еще христианина?

— Аммиан его зовут. Он утром декрет сорвал со стены. Говорят, на суде он обвинил цезаря Галерия — мол, цезарь арестовывает христиан, а добро-то их себе присваивает.

— Хоть правду сказал, — заметил кто-то, и из толпы послышался смех. — Скоро Галерий станет первым богатеем на Востоке — если ему хватит на это христиан.

— Декурион, — обратился Константин к своему помощнику по наряду, — возьми четырех человек и проложи мне древками копий дорогу на площадь.

Солдаты тут же бросились исполнять приказ, не обращая внимания на крики и ругань оттесняемых людей, которым, если они слишком медлили, приходилось получать синяки или удары по голове. Вскоре образовался проход, и Константин добрался до края площади. В небольшом отдалении он увидел Дация, стоящего во главе наряда гвардейцев, и подошел к нему.

— Что тут происходит? — спросил он. — Сегодня утром я приказал отвести к судье одного человека, а теперь мне говорят, что его собираются казнить.

— В наше время суд над христианами — дело скорое. Вон там, перед церковью, видишь?

Еще не убрали угли кострища, поглотившего накануне лавки и прочие принадлежности церкви, а уж снова складывали в кучу дерево вокруг установленного там столба. Шагах в десяти от него, на краю открытого пространства, на своем переносном троне сидел Галерий, а рядом с ним двое дюжих солдат держали Аммиана.

По приказу Галерия избитого арестанта частью провели, частью проволокли по мощенной булыжником площади на небольшой пригорок, где стояла церковь. Там его быстро привязали к столбу, а ноги обложили сухим хворостом. Тишина опустилась над площадью — люди ждали следующего акта разыгрываемой перед ними драмы, но Галерий не желал подгонять ее действие. Поднявшись на ноги, он обратился к народу:

— Вы видите перед собой осужденного еретика, — начал он, — поклоняющегося ложному Богу, который требует верности даже большей, чем верность императору и богам Рима. Его преступление, согласно римскому закону, рассмотрено мною и судьей, и мы признали его виновным. Но император Диоклетиан милостив и великодушен, и смерть от пламени, что поглотит его тело, будет гораздо быстрее, чем та, которую он заслуживает — распятия на кресте, пока хищные птицы не выклюют глаза и плоть не начнет отваливаться от кости. Пусть все смотрят на этот костер, и те, кто последовал за ложным Богом христиан, пусть знают, что могут отречься, не испытывая беспредельно терпения нашего обожаемого августа.