– Ну, что перед тобой Бог? И именно Иегова?
– Да он сам сказал, – молвил Петренко радостно. – Я Бог. Тут не ошибешься.
– Ты раньше часто богов видел?
– Ни разу. Впервые, стало быть.
– Как же ты их различаешь, я не пойму? Почему это был, например, не Христос?
– Да ну, Христос. Неужели я бы не отличил? Егова совсем не такой. – Петренко повел ладонь вверх, как бы показывая движение стоящего на его ладони. – Он многоликий, светящийся, и голос у него как гром.
Я призадумался.
– Ты же православный, – говорю.
– Ну, конечно.
– Так знаешь, наверное, что твои слова богохульство?
– Почему?
– Бог триедин. И нет отдельно Иеговы или Христа. Может, ты еще Святого Духа видел?
– Может быть, – растерявшись, сказал Петренко.
– И то, что ты говоришь про Бога, что он многоликий, – это страшный грех. Нельзя самому трактовать Библию.
– Так я ж, – заволновался рядовой. – Я ж сам видел. Ну своими глазами же.
– Мало ли что ты видел. Церковь думает, что ты видел Сатану и поддался его искушениям. И поверил в него. Тебя, знаешь ли, хотят отлучить от церкви.
– Как это?! – почти закончил Петренко. – Я же! Я Богом клянусь!
– Подожди, не горячись. Лучше скажи, ты видел Дунаева на посту. И что он делал?
– Ну да. Дунаев. Я иду обратно, темно. Вижу, рядовой Дунаев мне навстречу идет, а не должен же. Он должен был на посту быть.
– И?
– Подходит ко мне и говорит как-то…
– Как?
– Как хипноз. Вкрадчиво, то есть.
– Что говорит?
– «Я Егова. Тут мой сын явится». А потом уже он засиял прямо весь, и я увидел, что это не Дунаев.
– А Дунаев где был?
– Шо? Не знаю, – сказал он сначала нерешительно, а потом горячо добавил: – Верьте мне или нет, я все равно скажу. И пусть меня отлучают. Егова вознесся и стал красным весь. Потом он перекрестился трижды и пропал. Я упал от этого и стал молиться. А потом, говорят, что я был без памяти наутро.
Я вздохнул. И попросил увести Петренко. Яснее мне не становилось. Оба бойца явно привирали, но делали это или филигранно, или бездарно. Понять было невозможно. Рассказы были достаточно похожи и достаточно отличались, чтобы не быть заученной легендой. Однако же поверить в них я тоже никак не мог.