Медальон с волчьей головой вдруг завибрировал. Дрожь была неприятной, но только благодаря ей Седой Охотник не был пойман врасплох, когда горящие, бешеные глаза оборотня неожиданно оказались перед ним. Успел отскочить, увернуться, прийти в себя. Да и оборотень не атаковал. Страшные глаза изучали своего противника спокойно и уверенно. Оборотень хотел не только мяса и крови, хотел борьбы, хотел настоящей победы, хотел доказать заносчивому человеку, кто тут хозяин и владыка.
А Седой Охотник не зевал. Безмолвно кинулся вперёд, ударил саблей, но волшебный клинок рассёк воздух — оборотень тоже увернулся. Отпрыгивая, зацепил саблю лапой — саблю. Сабля отлетела в сторону, а когти остались при лапе — выигрыш оборотня!
Рычащая смерть, клацая зубами, пронеслась мимо Белого Охотника. Почуял острый запах мускулистого тела, брызнула ему в лицо слюна из пасти, выбила из другой руки пистолет и сбила с ног самого. Еще падая, выхватил второй пистолет и, не целясь, выстрелил. Бестия взвыла от боли, кровь брызнула ему в лицо. Не поверил сам себе, но попал, не было сомнения, что посеребренная пуля нашла в темноте цель!
Седой Охотник изогнулся назад, схватил мушкет. Зарядил на ощупь и прицелился — всё это, видя, как бестия приближается, ближе, еще ближе… Механизм мушкета действовал адски медленно, всё — и тёмный силуэт со светящимися глазами — двигалось по-улиточьи. Выстрел! Мимо!
Но этот промах испугал оборотня, он уже в прыжке отшатнулся и не упал на противника, а приземлился рядом, зацепив и выбив из рук человека мушкет. Седой Охотник кинулся вперёд, схватил первый пистолет, выстрелил. Промахнулся, но явно оглушил оборотня, тот замер. Вот удача! Седой Охотник ударил ножом, целил в брюхо, снизу вверх, так чтобы распороть длинным острым лезвием. Должен был попасть, но…
Подбросило его, как волан ракеткой — мягко и стремительно. Взлетел в воздух и упало в грязь. С трудом переводил дыхание, шаря вокруг в поисках ножа. А оборотень не шевелился, наверняка был мёртв, должен быть мёртвым, он же попал в него ножом!
Руки Седой Охотника шарили в грязи, а тело буквально разламывала на части боль: ныли треснувшие рёбра, остро дёргало в руке, спина болела тупо, сильно и странно, зато ног не чувствовал.
Последний бой! Не потому, что умрёт, нет, он выживет и будет жить. И, беспомощно лёжа в какой-нибудь богадельне или сидя нищим инвалидом на углу вонючей улочки, сможет сколько угодно рассказывать о своих подвигах. В пистолете последняя пуля. Последняя! Прощай, Улья…
И в этот момент бестия пошевелилась, зарычала и поползла куда-то в сторону. Всё напрасно, он искалечен, а оборотень жив и убегает. Но какое ему, искалеченному и побеждённому дело до этой твари. Последняя пуля — и покой!
Убить себя оказалось не так просто, как оборотня, особенно мучительно было сознание, что он дал слово избавить людей от зла, они ему поверили, а он предал их. Нет, ещё не предал! Медальон вибрировал, показывая ему, где тварь, в какую сторону пытается скрыться оборотень.
Седой Охотник заскрипел зубами и, подтягиваясь на руках, пополз за ним по неглубокой болотной жиже.
Острый звериный запах подтвердил, что бестия недалеко. А вот и сверкнули глаза: оборотень посмотрел через плечо. Со стоном Седой Охотник поднял пистолет, прицелился и выстрелил. Бестия пронзительно, необычно тонко взвизгнула и упала где-то недалеко. Не шевелилась. Утром придут жители хутора и пробьют жуткое тело осиновым колом — мало ли, что может произойти на следующую ночь. Не хватало ещё оборотня-упыря!
А Седой Охотник был ещё жив, более того, он стал чувствовать ноги, даже смог привстать на колени и присмотреться к поверженному противнику. О, что он увидел! Невольно рванулся вперёд… и от боли потерял сознание.
…Очнулся, когда в полумраке подбежал к ним Заноза. Сначала подошёл к Седому Охотнику, забрызганному кровью бывшего оборотня:
— А хорошо я придумал позвать его к нам! — шептал испуганно и торжествующе.
Дрожащие маленькие пальцы схватили медальон с головой волка, сполоснули его в луже:
— Теперь ты ничего не скажешь отцу. Зато у меня уже пять медалек!
— Не скажу, — сердито смеясь, сказал Седой Охотник.
Мальчишка ахнул, уронил медальон и, как всякий ребёнок, пойманный на горячем, расплакался.
- Значит, ты не просто так соврал мне на постоялом дворе!
Размазывая по лицу грязь, Заноза бормотал:
— Я думал… Я хотел…
— Ты знал о сестре?
— Да. я видел, как она одевалась возле сарая, — плакал Заноза. — Тогда… после того… как ночью наши гоняли по болотам грабителя! Он был такой злой и наглый… а что утонул, так его никто не просил разбойничать! Он и заколдовал её — злой, злой волчара! И я подумал: или вы расколдуете Улью, или я получу ещё одну медальку.
— Мне же говорили, что тут были ещё охотники. Или врали?
— Да, были. Но один за речку удрал, а второго отец по морю на лодке увёз. Потом ещё два приходили, но как услышали вой и рёв, до утра в подполе просидели, хоть там воды по колено.
— Значит, твой отец правду говорил, что никаких жертв не было: ни собак, ни свиней?