Чудеса в решете

Однако, лицо его было спокойно, какъ морской заливъ въ тихое лѣтнее воскресенье.

— Невскій?.. Такъ, такъ. Далеко тянется?

— Верстъ десять!

Я опять искоса взглянулъ на него.

— Десять? Такъ. Но это въ обѣ стороны?

"Нѣтъ, — подумалъ я, — улицей его не удивишь. А что ты, голубчикъ, запоешь, когда увидишь Казанскій соборъ?!.".

— Это вотъ Казанскій соборъ. Каково, а? Хотите внутрь зайти?

— Нѣтъ, зачѣмъ же, — пожалъ онъ плечами. — Соборъ какъ соборъ.

— Ну, не скажите… Колонны-то все таки… Видали, какія?

— Да, сѣрыя. Сто штукъ будетъ?

— Что вы, — сказалъ я, и хотѣлъ добавить: «меньше» но потомъ рѣшилъ ошеломить его.

— Больше! Около трехсотъ.

— Съ каждой стороны или въ общемъ?

Я рѣзко повернулся:

— Пойдемъ.

Желаніе поразить этого человѣка пропало во мнѣ. Я вяло водилъ его за руку и не менѣе вяло указывалъ вялымъ пальцемъ:

— Исаакіевскій соборъ. Полтораста милліоновъ обошелся.

Сельдяевъ значительно поджималъ губы и, поднявъ одну бровь, спрашивалъ:

— Съ землей или безъ земли?

— А это вотъ Нева. Видите?

Онъ перегнулся черезъ перила и сталъ разсматривать рѣку такъ, будто бы хотѣлъ разглядѣть какое-то насѣкомое, ползущее внизу.

— Это вотъ Нева и есть?

— Нева. Кажется, что не широка, a на самомъ дѣлѣ обманъ зрѣнія: пять верстъ!

Никакого изумленія не отпечатлѣлось на его лицѣ.

— Ну, вода-то здѣсь, говорятъ, ядовитая, — задумчиво опершись о перила, промямлилъ онъ.

— Вода? Страшно ядовитая. На одинъ кубическій сантиметръ воды четыре милліарда бактерій. Ежели нападутъ всѣ вмѣстѣ, человѣка растерзать могутъ.

— Такъ, такъ. А эта штучка тамъ торчитъ — что это такое?

— Гдѣ?

— Вотъ эта. Кривая какая-то.

— Это — Троицкій мостъ! (Мы стояли отъ него въ ста шагахъ). Хорошая "штучка"!.. Одна постройка обошлась полтораста милл… (все равно!) милліардовъ.

— Все-таки, онъ металлическій?

— А вы какой же хотѣли?

— Да нѣтъ, я такъ. Мнѣ все равно. Металлическій такъ металлическій.

Я призадумался.

— Когда кессоны устанавливали, — около трехъ тысячъ народу погибло. Это былъ единственный разъ, когда онъ измѣнилъ себѣ, замѣтивъ:

— Ну, на такой большой мостъ неудивительно, — что столько народу пошло.

Я сразу погасъ, потухъ, обезсилѣлъ и побрелъ, еле перебирая ногами и неохотно влача Сельдяева за руку.

Были впереди еще — музеи, памятники, вся красота и мощь Петрограда. Но — что это все Сельдяеву? Я рѣшилъ не церемониться съ нимъ.

* * *

Мы шли по какой-то неизвѣстной мнѣ узкой улицѣ; я указалъ на сѣрый двухэтажный домъ и значительно сказалъ:

— Самый знаменитый домъ въ Петроградѣ

— А что?

— Здѣсь Пушкинъ написалъ своего "Евгенія Онѣгина".

— Пушкинъ? — переспросилъ Сельдяевъ. — Александръ Сергѣевичъ?

— Да.

— Онъ тутъ что же… всегда жилъ или такъ только… Для "Онѣгина" поселился?

— Спеціально для "Онѣгина". Заплатилъ за квартиру двадцать тысячъ.

Печать холоднаго равнодушія лежала на каменномъ лицѣ Сельдяева.

— Вы что же думаете, — сурово спросилъ я — Что прежнія 20 тысячъ все равно, что теперешнія? Теперь это нужно считать въ 50 тысячъ!

— Гм… да! А онъ за "Онѣгина"-то много получилъ?

Я бухнулъ:

— Около трехсотъ тысячъ.

— Ну, тогда, значитъ, — разсудительно замѣтилъ Сельдяевъ, — ему можно было за квартиру такія деньги платить.

Мы, молча зашагали дальше.

— А вотъ этотъ домъ — видите? Тутъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ произошла страшная драма: одинъ молодой человѣкъ вырѣзалъ обитателей четырехъ квартиръ.

— Это сколько-жъ народу?

— Да около такъ… пятидесяти человѣкъ.

Онъ осмотрѣлъ фасадъ и спросилъ:

— Въ одинъ день?

— А то какъ же?

— Этакъ, пожалуй, и не успѣешь, если безъ помощниковъ. За что же онъ ихъ?

— Изъ мести. Они съѣли его любимую невѣсту.

Сельдяевъ качнулъ головой.

— Людоѣды, что ли?

— Нѣтъ!! — отрѣзалъ я, дрожа отъ негодованія. — Это былъ такой клубъ, гдѣ ради забавы каждый день ѣли по человѣку. И полиція молчала, потому что ей платили около трехъ милліоновъ въ годъ.

— Рублей?

— Нѣтъ, фунтовъ стерлинговъ!!! Въ фунтѣ — 9 рублей 60 копѣекъ.

— Англійскіе фунты?

— Да! Да!

Онъ улыбнулся краешкомъ рта.

— Гмъ! Просвѣщенные мореплаватели…

* * *

— Стойте! Вотъ домъ, который васъ позабавитъ. Здѣсь помѣщается питомникъ полицейскихъ собакъ. Есть тутъ одна собака Фрицъ, которая не только разыскиваетъ преступниковъ, но и допрашиваетъ ихъ.

— Овчарка? — спросилъ онъ, оглядѣвъ фасадъ.

— Чортъ ее знаетъ!! Недавно захожу я сюда, a она сидитъ за столомъ и спрашиваетъ какого-то парня:

"Какъ же вы говорите, что были въ тотъ вечеръ на Выборгской сторонѣ, когда я нашла ваши слѣды на лѣстницѣ дома Гороховой улицы?" Такъ парень на колѣни. "Ваше высокородіе! Не велите казнить, велите слово молвить!.. Такъ точно, повинюсь передъ вами".

— Да, да. — сказалъ Сельдяевъ, шумно вздыхая. — Читалъ и я, что гдѣ-то въ циркѣ показывали собаку, которая разговариваетъ; потомъ кошку… тоже. Показывали… которая разговариваетъ…

Я погасилъ искорку ненависти, мелькнувшую у меня въ глазахъ, и сказать, хлопнувъ его по плечу: