Чудеса и трагедии чёрного ящика

В нашем веке имя несчастного подкидыша стало часто употребляться в науке, не имеющей ничего общего с розысками королевских отпрысков. Наука об инстинктах – этология – назвала каспар-гаузеровскими опыты по выращиванию животных и насекомых без родителей – для выяснения навыков поведения, передающихся по наследству и хранящихся в генетической памяти.

Огромное количество внешне разумных действий живых существ заставило когда-то теоретика-богослова Фому Аквинского утверждать, что в каждом из них заложена частица «божественного разума». Другая «теория» стояла на том, что бог просто постоянно следит за своими творениями, направляя все их поступки, так что без его воли, решения и присмотра не движется ни одна муха, не говоря уж о слоне и человеке. Недавно поэт Аронов довел эту древнюю идею до веселого абсурда. Его стихотворение – лучший тезис в таком богословском споре. Поэт просто рассмотрел образ жизни творца, руководи тот всем, что делается на планете:

На белой полянке сидит старик.
Крылатое войско вокруг стоит.
Старик считает: «четыре, пять»,
потом сбивается и опять:
дорога, печка, коза, завод,
птичка пеночка, кашалот…
А там идут католики,
которые, как только
доходят до реки -
уже еретики.
Витийствуют комарики,
две мухи налегке…
Фанатики фонарики
несут в руке.
В руке фонарик, фонарик в реке.
В душе у них метания,
с одной стороны,
мы все магометане -
с другой стороны…
Старик считает: «четыре, пять»,
потом сбивается и опять:
звезда, восстание, зеленый лес,
пять рыб с хвостами, четыре – без,
боб, ров, минога
и много бобров.

Комментариев к этому «расписанию» божественной деятельности, как мне кажется, не нужно.

Так что предкам жилось гораздо легче – непонятное они валили на бога. Сегодняшним ученым не в пример труднее – они ищут реальные пружины происходящего. А многочисленные зоркие наблюдения верующих предшественников они приняли к сведению с благодарностью и пользой.

Одним из первых описал цепочки инстинктивных действий глубоко религиозный сельский учитель Фабр. Он не только наблюдал реализацию врожденных программ поведения, но и экспериментировал, каждый раз убеждаясь, что это в чистом виде проявления наследственной памяти, без намека на самостоятельную мысль.

Гусеницы шелкопряда идут за едой длинной цепочкой, так что задняя все время ощущает хвост идущей впереди. Фабр повернул цепочку так, что головная гусеница уперлась в хвост последней и тут же вцепилась в него. Гусеницы стали послушно кружиться на одном месте, пока цепь не распалась от утомления «звеньев».

Осы Сфекс с анатомической точностью ядовитый стилет в жизненные центры жуков, пауков, сверчков и гусениц. Потом оса тащит свою парализованную жертву в норку – там ее съест прожорливая личинка. Перед тем как втащить добычу в норку, оса отваливает камушек, залезает в нее и тщательно осматривает – это весьма целесообразно: жилище мог кто-нибудь захватить, – и лишь потом она втаскивает живые консервы. Но если сверчка. за время отсутствия осы чуть отодвинуть, то, подтащив его на прежнее место, оса опять бездумно полезет осматривать норку. Фабр терпеливо повторил эксперимент сорок раз! И сорок раз оса исправно совершала ставший бессмыслицей осмотр. Фабр написал удивительно точные слова: «Инстинкт все знает в той неизменной области действий, которая ему предначертана; инстинкт ничего не знает вне этой области».

В сущности, он на языке натуралиста выразил сегодняшнее убеждение ученых: инстинкты – это серия записанных в наследственной памяти программ действия, причем переход от программы к программе осуществляется при наличии очередного пускового стимула. Так, оса, увидев сверчка, втаскивает его в нору. Но если она сначала тащила его хоть полметра, то предварительно она должна залезть в нору.

Поэтому изучение инстинктов в их чистом виде – без влияния обучения – проводится на насекомых и птицах, отнятых у матери еще до или немедленно после рождения. И наследственная память проявляет себя машинной четкостью поступков этих живых автоматов.

Только что вылупившийся гусенок хранит, оказывается, в памяти команду следовать за первым же появившимся в его жизни движущимся предметом. Обычно это мать, но сейчас ее нет. И гусята преданной вереницей отправляются… за ученым, производящим этот эксперимент (они до рождения не знали, как выглядит мать, записано лишь, что она поведет). Птенцы послушны каждому движению человека: останавливается он – застывают гусята, он идет дальше – пушистые комочки следуют за ним.